– Морин, мы нашли пистолет Фрэнка и теперь знаем, что ты без оружия. Игра закончена! Ты все сделала как нельзя лучше, стыдиться тебе нечего, Фрэнк должен быть благодарен тебе за то, что остался жив. Никакого наказания тебе не последует. Только позови, и мы заберем тебя. Даем слово, что не причиним никакого вреда.

Морин притаилась у основания стены. Она чувствовала, что Хики говорит правду, Галлахер обязан ей жизнью. Они ее и пальцем не тронут, пока Галлахер жив, – таково одно из правил. Это старые правила, которым подчинялся Хики и она тоже. Но она тут же засомневалась: Меган вряд ли им подчиняется.

Внутренний голос подсказывал ей, что все уже кончено, что пришла пора сдаваться, пока ей предлагают прощение. Она устала, замерзла, все тело болело. Свет фонарика все ближе. Морин открыла рот и хотела что-то сказать.

Глава 39

Глава 39

Инспектор Лэнгли просматривал книгу записей встреч и приемов епископа Доунса.

– Мне кажется, – сказал он, – добрый настоятель не один раз принимал фениев. Непреднамеренно, разумеется.

Шрёдер бросил взгляд в сторону Лэнгли. Ему никогда бы и в голову не пришло заглядывать в чужие бумаги. Видимо, именно поэтому из него и вышел такой плохой детектив. Лэнгли же, напротив, запросто залез бы в карман мэра из чистого любопытства.

Шрёдер спросил с иронией в голосе:

– Вы хотите сказать, что подозреваете епископа Доунса?

– Я этого не говорил, – улыбнулся Лэнгли.

Беллини отвернулся от окна и взглянул на Шрёдера.

– Вы все еще не нажрались по горло этим дерьмом? Одно и то же, одно и то же, а дело с места не двигается.

Шрёдер начал закипать:

– Боже мой, как вы не поймете – это ведь только прием! Слышали, наверное, что я сотни раз его использовал.

– Ну слышал, слышал, а на этот раз только одни разговоры.

– Да пошли вы к черту!

Казалось, Беллини тоже сдерживался с трудом. Он оперся руками о стол Шрёдера и сдержанно произнес:

– Тогда я тоже выйду из игры. Неужели вы думаете, что я пошлю туда своих людей? Господь Всемогущий, Берт, я ведь тоже пойду с ними. А у меня жена и дети. Но, Боже мой, поймите: каждый лишний час гребаной болтовни с ним им только на руку – они за это время еще больше усилят оборону. Каждый час укорачивает время, оставшееся до рассвета, до той минуты, когда я еще могу начать штурм. Но я не могу его начать на рассвете, чтобы в отчаянной попытке сохранить жизнь заложников и собор. Потому что мятежникам известно, что штурм начнется именно на рассвете, перед крайним сроком выполнения их требований.

Шрёдер не отрываясь смотрел на Беллини, но ничего не ответил. Беллини же распалялся и все повышал голос: