Все это отвлекало доктора от главного — от расследования убийства Никки Экснер. Интуитивно он чувствовал, что составленное им заключение верно, но доказать свою правоту лишь логическими доводами не смог бы. Тем более что из всего этого неизбежно следовал удручающий вывод, что убийцей был либо Рассел, либо Гамильтон-Бейли. И не просто убийцей, но и содомитом, некрофилом и любителем расчлененки. Айзенменгер не мог представить себе в этих ролях ни того, ни другого, хотя его отношения с Расселом были хуже некуда и тот зачастую вел себя настолько низко и подло, что относительно него Айзенменгер был бы рад поверить во что угодно.

Интуитивно он чувствовал, что в стройной цепи его рассуждений не хватает какого-то звена. Это ощущение не покидало доктора, несмотря на всю его усталость и беспокойство о Елене.

В дверь позвонили, и он, вопреки доводам рассудка, сразу решил, что это Мари. Айзенменгер поспешно поднялся и направился к двери. Сквозь матовое стекло он разглядел очертания женской фигуры, и его тут же охватили противоречивые чувства. С одной стороны, ему совсем не хотелось в очередной раз лицезреть навязчивый невроз супруги. Он прекрасно понимал, что ее эмоциональная неустойчивость обязательно доведет их разговор до скандала. Но ведь справедливости ради следовало признать, у Мари были и достоинства; когда-то он любил эту женщину и находил ее привлекательной. Как бы то ни было, следовало поговорить с ней, выяснить, не ступила ли она и в самом деле на тропу войны.

Он открыл дверь.

— Здравствуйте, доктор Айзенменгер… Джон. Можно войти?

Не дожидаясь ответа, Беверли Уортон проскользнула мимо огорошенного патологоанатома в прихожую и встала там, глядя на него. Очевидно, лицо доктора приняло странное выражение, потому что Уортон нахмурилась и спросила:

— Надеюсь, я не помешала? Вы кого-то ждали?

Доктор поспешно привел лицо в порядок и ответил:

— Нет-нет, просто я несколько удивлен.

— Я решила, что нам надо поговорить, — улыбнулась она.

На Уортон было темно-синее элегантное пальто; и когда она его сняла, под ним оказались облегающий топик кремового цвета и юбка, изготовленная, по всей вероятности, из крохотного фланелевого полотенчика для лица. Глаза Айзенменгера едва не повыскакивали из орбит, словно поплавки из воды в ветреную погоду, и хищно уставились на гостью. Та не подала виду, что заметила его реакцию; он же, опомнившись, не подал виду, что эта реакция вообще была.

Он принял у Беверли пальто, та прошла в гостиную и восхищенно огляделась.

— У вас хороший вкус.

Айзенменгер лишь коротко улыбнулся в ответ и ничего не сказал. Несмотря на всю свою усталость, он чувствовал себя как на иголках. Что у нее на уме?