В начале октября Изабель как-то позвонила ему вечером и сообщила, что не приедет вообще. Мягко, без злости и возмущения она объяснила, что его душа все равно не с ней и что она все понимает. Конечно, это здорово, но ей от этого ждать нечего, и, наверное, пришло время считать дело законченным. Лучше остаться друзьями. Жако не стал на нее давить, просто поблагодарил за все, что она сделала, и пожелал удачи. Попросил беречь себя.

Все две недели, открывая дверь парадного, проверяя пустой почтовый ящик, а затем плетясь по четырем лестничным пролетам к своей квартире, Жако знал — она права, что положила этому конец. Его душа не была с ней. Но это не означало, что он не скучал. Свободный уик-энд, и нет никого, с кем его можно разделить. Его ждут целых два дня одиночества.

Пройдя в квартиру — тесное однокомнатное пространство под крышей, — Жако повесил куртку на крюк за дверью и освободил волосы от резинки. Через пятнадцать минут, сполоснувшийся под душем, пахнущий шампунем и закутанный в халат, он вернулся к входной двери, пошарил в карманах и извлек оттуда маленький мешочек из коричневой бумаги. Внутри были порезанные на кусочки черные трюфели, подаренные ему днем благодарным фермером, которому он помог неделю или две назад.

«Делают женщину мягкой, мужчину твердым», — сказал старик, вкладывая мешочек в руку Жако. В квартире уже провоняло ими, как и в офисе.

Жако пронес их на кухню, покрутил в пальцах сморщенный клубенек, вбирая в себя его древесно-земляной запах и раздумывая, что с этим делать. Накануне он сделал неплохой запас продуктов — хотя и не столь богатый, как у вдовы Фораке, — и подумывал, что обыкновенный ризотто даст возможность отдать должное трюфелям. Пока не обнаружил, что риса-то у него и нет. Оставалось одно: разбив несколько яиц в миску, Жако сделал омлет, почистил в него добрую половину трюфелей и перемешал. Чудовищная расточительность, подумал он, принеся тарелку в гостиную, включив телевизор и умостившись на диване. Постыдная. Безнравственная. Он отрезал вилкой уголок омлета, запихнул в рот и удовлетворенно улыбнулся. Через полчаса он все еще улыбался, когда зазвонил телефон.

Берни Мюзон из Марселя.

Хотя они не разговаривали со дня отстранения Жако от должности в мае — тогда Мюзон прервал занятие Жако по разборке стола, чтобы пожелать ему удачи, и помог снести его вещички в подземный гараж, — он узнал его голос сразу же.

— Итак, — подсказал Жако после того, как было покончено с предисловием — всякими как-ты-там, последними новостями, ворчанием по поводу Гимпье и информацией о переводе Изабель в Париж.