– Конечно.

Они пошли по дому, и всюду, куда ни заходили, рослый инспектор немедленно включал свет. Он заглядывал во все встроенные шкафы и подсобные помещения, шарил по углам, проверял, плотно ли закрыты окна и двери. В доме, кроме них, не было никого. Когда они вновь спустились в переднюю, инспектор Кампанья сказал:

– Если не возражаете, я позвоню в участок.

– Конечно, – сказала Элизабет и провела его в кабинет.

– Инспектор Кампанья, – сказал он в трубку. – Мы уже на вилле. Я здесь останусь на ночь. Подошлите патрульную машину с рацией, пусть припаркуется у въезда на виллу. – Он помолчал, очевидно, слушая, что ему говорили, затем сказал: – Все в порядке. Выглядит, правда, немного усталой. Позже позвоню. – И положил трубку на рычаг.

Элизабет тяжело опустилась в кресло. Она нервничала и чувствовала себя неуютно в собственном доме, но знала, что завтра будет еще хуже. Много хуже. Сама-то она будет в безопасности, а вот Риса либо убьют, либо он окажется в тюрьме. И почему-то, несмотря на все, что он сделал, эта мысль щемящей болью отозвалась в ее сердце.

Инспектор участливо посмотрел на нее.

– Я с удовольствием выпил бы чашечку кофе, – сказал он. – А вы?

Она кивнула:

– Сейчас пойду сварю.

Она стала подниматься с кресла.

– Ради Бога. Сидите, миссис Уильямз. Моя жена считает, что я готовлю самый лучший кофе в мире.

Элизабет улыбнулась:

– Спасибо.

Она была чрезвычайно благодарна ему. Только сейчас осознала, как сильно истощило ее то постоянное нервное напряжение, в котором она пребывала все это время. Впервые Элизабет призналась себе, что, даже когда говорила по телефону с Алеком, ее не покидала надежда, что все это было какой-то нелепой ошибкой, что скоро все прояснится, что Рис ни в чем не виновен. Даже убегая от него, она цепко, как утопающий за соломинку, хваталась за мысль, что он не мог совершить все те ужасные вещи, в которых его обвиняли: сначала убить отца, а потом хладнокровно лечь с его дочерью в постель, предварительно попытавшись убить и ее. Надо было быть чудовищем, чтобы сделать все это. И потому до самого последнего момента в ее сердце тлела маленькая искорка надежды, что все образуется само собой. Но и она погасла, когда инспектор Кампанья сказал: «Он в бегах, но далеко ему не уйти. К утру они надеются его схватить».

Она не могла больше об этом думать, но не могла и думать ни о чем другом. Как давно задумал Рис прибрать концерн к своим рукам? Скорее всего в тот день, когда впервые увидел ту сверхвпечатлительную пятнадцатилетнюю девочку, предоставленную самой себе, одиноко тоскующую в швейцарской школе-интернате. Тогда-то у него, видимо, и созрел замысел обойти Сэма, использовав для этого его дочь. Как же легко он этого добился! Обед у «Максима», и длинные дружеские беседы в течение последующих лет, и море обаяния – Боже мой, невероятное обаяние! Он был терпелив. Затаившись, ждал, когда она станет взрослой. Но самым нелепым в их отношениях было то, что ему не пришлось даже ее добиваться. Она сама стала добиваться его. Как же, видимо, в душе он потешался над ней! Он и Элена. Скорее всего они оба были замешаны в этом заговоре. Ей ужасно хотелось знать, где сейчас находится Рис и что с ним будет, когда его поймают. От этих мыслей она заплакала навзрыд.