– Ты когда-нибудь слышал о художнике по имени Гилберт Кингдом? – спросил Брайант.

Саммерфилд задумчиво потеребил бороду.

– Давно это было, – сказал он наконец.

– Значит, его имя тебе знакомо?

– Конечно. Великая тайна, этакая «городская легенда». Он был учеником Стенли Спенсера, обладавшего более значительным талантом.

– Почему же я о нем не слышал?

– Потому что он так и не реализовал свой потенциал. Но большинство стоящих историков искусства о нем знают. Кингдома постигла судьба многих гениев. Он был многообещающим студентом в Слейде[54] – Спенсер, конечно, тоже там учился, – потом ему, как и Спенсеру, явилось мистическое откровение. Кингдом избрал своего рода языческий подход к пониманию мира, поделив его на стихии огня и воды. Ему было неинтересно штамповать портреты в золотых рамах для широкой публики; его куда больше занимала непосредственная связь языческих ритуалов с землей. Но даже самый значительный талант в мире не спасет человека, который живет не по моде своего времени. В конце концов он свихнулся и умер в нищете. О нем, кажется, и книг-то нет.

– У меня одна есть, – Артур вынул том из потертого кожаного портфеля. – К сожалению, репродукции его картин отсюда вырезаны.

– А, у меня она тоже есть, – сказал Саммерфилд с нескрываемым удовольствием. – Возможно, это единственное известное мне издание, где воспроизведены его работы. Дай-ка поищу свой экземпляр.

Брайант пил чай и слушал, пока художник производил обыск в гостиной.

– Увы, здесь оторвана обложка, но это то же издание. – Его грубые, вымазанные краской пальцы нетерпеливо перелистывали страницы, пока не наткнулись на иллюстрации, отсутствующие в экземпляре Тейта. Он передал книгу Брайанту.

– Все, что у нас есть, – это манящие остатки его великолепия – две картины в Калифорнии, несколько этюдов и набросков. Как Спенсер изображал Кукем, так Кингдом – Лондон. Он разделил город на четыре части, причем для каждой нашел свою цветовую палитру, плотность и временную шкалу.

– Как он это сделал?

– Видишь ли, есть Лондон «Великого пожара» и – чуть позже, в эпоху индустриальной революции, – город стального пламени, рукотворный ад пульсирующих насосов и громыхающих котлов. Есть город клубящихся нездоровых туманов, росы и обветренных холмов, обиталище тайн, болезней и опасностей. Затем – город воды, где течет большая извилистая река с сотней притоков, пейзаж с мельничными колесами, дождями и паводками. И наконец, город богатой глинистой почвы, где можно найти кости умерших от чумы, – душа и земля, откуда жители города вырастают, как зубы Гидры.