Дома она обнаружила, что разносчик газет – мало того что всегда приносит газету поздно, – так небрежно сунул ее в ящик, что она выпала и теперь валялась на полу, распавшись. Ну, ничего, она уже и так знала, что произошло в течение дня. Она подняла пыльную газету и понесла ее к мусорному баку. На одном из листов снова была рекламная фотография с Джоном Фонтанелли, разыгрывающим из себя ангела-хранителя окружающей среды.

– Это уже не спасет мир, – буркнула она и сунула газету в бак.

Но он уже не шел у нее из головы.

Она поднялась по лестнице в свою маленькую квартиру-мансарду. Открыла окна, чтобы комната проветрилась, бросила сумку в угол и поставила чайник. Взяла чашку, положила ложку растворимого кофе. Поставила пластинку. И нерешительно стояла у плиты, дожидаясь, когда закипит вода. Залила кофе. Положила на тарелку немного печенья и яблоко.

Подошла к стеллажу у своего письменного стола, порылась в папках на нижней полке и нашла то, что искала. Все было в целости и сохранности. Она давно забыла про добычу из Флоренции, завалила эти папки и ни разу за несколько месяцев про них не вспомнила. Между тем все лежало в двух шагах от нее, скрепленное и прошитое.

Она отпустила зажим на бумагах. Джон Сальваторе Фонтанелли давно был темой для экономических редакций, а не предметом рассуждений студентки исторического факультета. Но это не значило, что все вопросы, касающиеся истории, уже были прояснены.

Например, вот это. Она разглядывала фотокопии, которые сделала в тот раз со счетоводных книг Джакомо Фонтанелли и Микеланджело Вакки. Счетоводные книги Вакки были образцовыми, с четким заполнением всех граф. В книгах Фонтанелли, напротив, царила полная неразбериха из записей во флоринах, цехинах, талерах, грошах и пфеннигах, местами целые абзацы были зачеркнуты, испещрены пометками и дополнительными вычислениями. Даже самый великодушный ревизор свернул бы этому купцу голову.

Дивясь неряшливой бухгалтерии Джакомо Фонтанелли, она чуть было не пропустила один странный факт.

Книги Вакки начинались 1 февраля 1525 года с состоянием счета в триста флоринов и пометкой, что эта сумма получена в целости и сохранности. Один флорин, fiorino d'oro, состоял из трех с половиной граммов золота. По действующей цене доллара на лондонской бирже триста флоринов соответствовали, таким образом, ровно десяти тысячам долларов США – сегодня это не много, но в те времена было внушительным состоянием.

Книги же Джакомо Фонтанелли завершались пятым января 1525 года – несколькими итоговыми цифрами в различных валютах, пересчитанных друг в друга и в сумме действительно составлявших около трехсот флоринов, но не разнесенных по валютам: было несколько сумм в цехинах, целый ряд сумм во флоринах и так далее. И после каждой цифры стояло, хоть и неразборчиво, имя. Она тогда еще подумала мельком, что бы это могло значить, но так и не спросила.