Глаза ее превратились в большие, загадочные драгоценные камни.

– Более того, – сказала она. – Я думаю, вы его потомок.

* * *

То, как он сидел и смотрел на нее, делало его таким открытым и беззащитным, что ей впору было обнять его. Сейчас она не видела в нем ни капли той заносчивости, какая почудилась ей в первый раз, осталась только притягательность, да такая, что все в ней пронзительно звенело, напоминая ей о Нью-Йорке, о Фридхельме, изменяющем ей с чужой женщиной, о ее безумной ярости. Сколько уже прошло времени с тех пор, а шрамы, оставшиеся от той травмы, еще болели. Болели и сейчас, в присутствии этого мужчины, к которому она чувствовала необъяснимую теплоту, как будто он был тот, кого она долго ждала, кто долго отсутствовал и наконец вернулся.

Но, разумеется, этого не могло быть. Нельзя этому быть. Просто она переволновалась за старого Вакки за эти три недели, изо дня в день видя его угасание. Близость смерти обострила все ее чувства, пробудила голод к жизни… Значит, надо смотреть в оба. Чтобы ее ничто не подхватило и не увлекло.

Область исторических фактов и теорий была надежной крепостью. Она схватилась за исторический словарь как за спасательный круг.

– Все сходится. Якоб Фуггер родился в 1459 году, младшим из семи сыновей, и вообще-то ему была предуготована духовная стезя. Но после того как четверо его братьев умерли – от инфекционных болезней, как считалось, – Якоба в сентябре 1478 года забрали из монастыря назад в Аугсбург, в фирму. Первым делом он поехал в Италию, чтобы в тамошних отделениях Фуггеров изучить бизнес, начиная с самых азов. Он отправился сначала в Рим, а вскоре после этого в Венецию, где оставался около года. После этого вернулся в Аугсбург, чтобы стать тем, кого потом назовут Богатым. – Она отложила книгу, взглянула на него. – Согласно официальным историческим описаниям, Якоб Фуггер оставался бездетным, по неизвестным причинам. Часто предполагают, что он был импотентом, но это маловероятно. Возможной причиной могло быть бесплодие из-за ранее перенесенных болезней. Как бы то ни было, тогда, в 1479 году, двадцати лет от роду, он очутился в Венеции – городе, где жизнь била ключом – под воздействием непривычно интенсивного солнца и жары… Могло ли быть, чтобы это не повлияло на него? Балы-маскарады, необузданный водоворот событий – мыслимо ли, чтобы молодой, здоровый мужчина, проведя целый год в этой дурманящей, пьянящей атмосфере, обошелся хотя бы без короткого романа? И даже если впоследствии он оставался бездетным, мыслимо ли, чтобы тогда, во цвете юности, он хотя бы раз не оказался способным к оплодотворению? И вполне возможно, и вполне представимо, что Якоб Фуггер во время своего пребывания в Венеции сделал беременной молодую женщину и уехал, не зная об этом. Женщину, о которой нам известна лишь ее фамилия.