Позвонили в третий раз, ещё нетерпеливее, чем прежде. Я нажал на ручку, и Биргитта, окатив меня напоследок гневным взором, поднырнула под мою руку и прошмыгнула на кухню.
За дверью стояла долговязая женщина с обесцвеченными волосами, уложенными в дикую причёску, с плохой осанкой, с длинными пальцами, унизанными кольцами, и с глубоко запавшими глазами, удивлённо разглядывающими меня.
– Добрый день, – сказал я. – Что вы хотели?
– Эм-м, – она кашлянула. – Я хотела спросить у Биргитты, не одолжит ли она мне пылесос?
– Нет, – ответил я. – Не одолжит. Биргитта уже не раз его одалживала вам, а теперь вам придётся купить свой. Понятно?
Она выпучила глаза, вскинула голову и наморщила острый нос.
– Что? И почему в таком неприветливом тоне? Кто вы такой, вообще?
– Это я-то неприветлив? – Я наклонился вперёд. – Да я ещё пока не начал быть неприветливым. По-настоящему неприветливым я стану, если вы ещё раз посмеете докучать Биргитте этим пылесосом. Тогда, уважаемая, вы и узнаете, кто я такой.
Она раскрыла и снова захлопнула рот, но мне явно удалось шокировать её настолько, что она лишилась дара речи. С неартикулированным звуком, который, должно быть, выражал негодование, что кто-то посмел не поделиться с нею своей собственностью, она повернулась и затопала вниз. Я захлопнул дверь и с глубоким удовлетворением вернулся на кухню.
– Видишь? – сказал я. – И в большом, и в малом это одинаково. Ты должна защищаться в этом мире, иначе тебя растопчут.
Биргитта сидела неподвижно и смотрела в темноту за окном.
– Всё равно я не могу поверить, – сказала она спустя долгое время и посмотрела на меня. В глазах её стоял ужас, и мне больно было видеть его. – Я не могу поверить, что это правда.
Мне не пришлось спать на раскладном диване в гостиной. Биргитта вцепилась в меня, как утопающая, она была ненасытна и, казалось, хотела всё забыть.
Потом мы лежали – опять спиной к животу, и наши тела опять совпадали, как две детальки пазла. Она задавала вопросы в темноту. В отличие от меня, ей не хотелось спать.