Камера переключилась на лауреата, которая вытянулась в струнку в своём красном кресле и слушала с несколько вопросительным выражением лица. Речь произносилась по-шведски, и она, без сомнения, могла понять из неё лишь своё имя да несколько научных выражений.

В один из предыдущих дней София Эрнандес Круз должна была, как и все лауреаты, принять участие в прогоне, на котором был отрепетирован каждый отдельный шаг церемонии. Итак, она знала, что должна встать, когда ведущий повернётся к ней и перейдёт со шведского языка на английский. Он повторил важнейшие пункты хвалебного гимна, на сей раз в торжественно-приподнятом тоне, в соответствии со значением момента, и закончил традиционными словами:

– А теперь я прошу вас принять Нобелевскую премию из рук его величества, короля Швеции.

Вострубили трубы, возвещая всем, что король встал. Это означало, что и остальные, естественно, тоже должны подняться.

Крупный план. Испанка улыбается тонкой, спокойной, полной уверенности улыбкой.

– Боже мой, – пролепетал Ганс-Улоф. – Ты думаешь, она сделает это?

Я ничего не сказал, следя лишь за происходящим на экране.

София Эрнандес Круз торжественно шагает по сине-зелёному ковру, следуя точно определённой церемониалом дуге, которая начинается от её кресла и кончается у большой буквы N, очерченной кругом, – логотипа Нобелевского фонда и центрального пункта сцены.

Пульт с двумя микрофонами на подвижных бюгелях был в трёх шагах.

Карл XVI Густав, король Швеции, стоял у круга, держа в руках кожаную папку со свидетельством и шкатулку с медалью, и тоже улыбался. Как и каждый год, его волосы и на сей раз чуть поредели по сравнению с предыдущей церемонией.

Учёная приблизилась к логотипу на ковре. Король шагнул ей навстречу и протянул руку.

София Эрнандес Круз пожала её и приняла из его рук папку и шкатулку.

– Нет! – воскликнул Ганс-Улоф.

Король отступил на несколько шагов, когда нобелевский лауреат кланялась – сначала королевской семье, затем комиссии и наконец публике. Протокол вообще-то предусматривал, чтоб женщины-лауреаты приседали в книксене. Но подобный жест подошёл бы Софии Эрнан-дес Круз куда меньше, чем этот сдержанный, лишь слегка обозначенный наклон головы.

– Она тебя обманула! – вскричал Ганс-Улоф. – Она не сделала этого! Теперь всё потеряно.

Он шумно запыхтел, помотал головой, заворожённо следя, как испанка под разразившийся гром неистовых аплодисментов публики возвращалась на свое место.

– Знаешь, – сказал я, – мне остаётся только удивляться тебе.

– Что? – Ганс-Улоф резко повернулся и посмотрел на меня.