— Ну вот, — сказал Кремер. — Приехали.

Алина, полуобернувшись, смотрела на него.

— Что? — слегка удивившись, спросил он.

— Ты не пойдешь?

Он уставился вперед, словно рассматривая что-то вдалеке, и забарабанил пальцами по рулю.

— Храм православный, я от роду — лютеранин. Хотя и лютеранин из меня… Товарищ Лютер в гробу, небось, ворочается, таким единоверцем обзаведясь.

Наговицына молчала. Кремер повернулся к ней.

— Считаешь, надо?

Алина кивнула.

— Хорошо. Пошли.

Они вошли в прохладный полумрак. Наговицына набросила на голову платок, купила несколько свечей и протянула одну Кремеру. Тот, машинально взяв свечу, осмотрелся вокруг.

Иконы, висевшие вдоль стен, было слабо освещены светом лампадок. В правом углу молодой священник, приняв исповедь, накрыл голову женщины епитрахилью, отпуская ей исповеданные грехи. Из притвора вышел другой священник, судя по лицу, лет пятидесяти, но с седыми, почти без темных прядок, волосами. Алина подошла к нему.

— Батюшка…

Он спустился со ступенек, приблизился к ней.

— Благословите, батюшка.

Она сложила ладони ковшиком и склонила голову.

— Бог благословит, — сказал священник, широким жестом перекрестив стоящую перед ним женщину.

Он повернулся, чтобы идти по другим своим делам, но голос остановил его:

— Батюшка…