– Почему бы Рейнер не сказал мне, кто был сообщником?

– Рейнер всегда был информационным тираном. Как он получал информацию, как он ее охранял, как он ее сливал… Это был его резервуар силы. Он страдал манией величия. Ему надо было защищать свою репутацию, чтобы войти в анналы. Ты выполнишь пункт о самороспуске, Роба и Митчелла сбросят со счетов как пару психов, а он останется в истории как сострадательный профессор, который из кожи вон лез, чтобы повлиять на общественное мнение и защитить жертвы.

Тим вспомнил, как Роберт убивался по мертвой женщине в холодильнике Дебуфьера, как Рейнера затошнило, когда фотографии с места преступления обошли стол. Вспомнил бешенство, с которым Митчелл осуждал смерть Джинни. И он знал, что инстинкт не подведет Дюмона. Они бы не стали вместе с Кинделлом участвовать в убийстве Джинни.

– Ты прав. Но Рейнер знал, что случилось с Джинни той ночью. Он не блефовал. А поскольку близнецы пустили папку Кинделла в бумагорезку, может быть, эта тайна умерла вместе с ним.

Рука Дюмона сжала запястье Тима, словно предупреждая то, о чем тот собирался спросить.

– Я в тупике по всем фронтам, – сказал Тим. – С Джинни. С Робертом и Митчеллом. Если я собираюсь их остановить, мне нужно знать, были ли у Рейнер копии папок.

Дыхание Дюмона стало скрипучим. Если Тим будет преследовать Мастерсонов, пытаясь защитить мишени, – а они оба знали, что он должен это сделать, то Тим и Дюмон будут впутаны в это дело, их будут судить и, возможно, посадят в тюрьму. Открыв Тиму местонахождение папок, Дюмон, в сущности, пойдет против себя самого.

– Он держал один дополнительный комплект у себя в офисе. Иди и достань их. Останови Роба и Митчелла любой ценой. Узнай, кто убил твою дочь. У меня больше нет ответов. У меня ничего нет. – Он убрал руку и какое-то время внимательно смотрел на Тима покрасневшими глазами. – Если есть одна вещь, о которой я сожалею, так это то, что я втянул тебя в эту историю, сынок. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь простить меня.

– Мы сами отвечаем за свои решения. Не взваливай это на себя.

– Может быть, я веду себя снисходительно. Это случается, когда стоишь на пороге смерти, – он тяжело закашлялся, и его лицо сморщилось от боли.

– Хочешь, я позову сестру?

Дюмон вгляделся в лицо Тима:

– Оставь мне одну пулю.

Тим открыл рот, но не издал ни звука.

– Мне ничего не осталось, только угасать. Это не по мне.

Пиканье монитора. Зеленоватый отблеск на подушке. Холод, идущий от плитки на полу.

Тим опустил руку и вынул из кобуры пистолет. Он вытолкнул барабан, вытащил единственную пулю и вложил ее в руку Дюмона.