— Тогда не будем заставлять его ждать.

Он вошел за Моникой в кабинет ее отца. Старик сидел за столом орехового дерева восемнадцатого века, который он купил в Берлине два десятка лет назад. Он посасывал трубку из слоновой кости с янтарным мундштуком, еще один редкий экземпляр, принадлежавший когда-то Александру II, российскому царю. Эту трубку буквально вырвали из рук одного вора в Румынии.

Фелльнер выглядел уставшим, и Кнолль с сожалением подумал, не будет ли время, отпущенное для их сотрудничества, слишком кратким. Это было бы печально. Он будет скучать по добродушным подшучиваниям над классической литературой и искусством, по спорам о политике. Он многое узнал за годы, проведенные в Бург Херце, — практическое образование, полученное во время розыска пропавших сокровищ по всему миру. Он ценил предоставленную ему возможность, был благодарен жизни и был готов выполнять желания старика до конца.

— Кристиан. Добро пожаловать домой. Садись. Расскажи мне обо всем, что произошло.

Тон Фелльнера был сердечен, лицо светилось теплой улыбкой.

Он и Моника сели. Кристиан отчитался о том, что узнал о Данцер и ее встрече прошлой ночью с человеком по имени Грумер.

— Я знаю его, — сказал Фелльнер. — Герр доктор Альфред Грумер. Академическая шлюха. Переходит из университета в университет. Но связан с немецким правительством и продает свое влияние. Неудивительно, что человек вроде Маккоя связался с ним.

— Очевидно, Грумер — источник информации о раскопках для Данцер, — сказала Моника.

— Конечно, — согласился Фелльнер. — И Грумера не было бы поблизости, если бы не пахло выгодой. Это может быть более интересным, чем казалось раньше. Эрнст нацелен на результат. Он опять звонил сегодня утром с расспросами. Он явно обеспокоен твоим здоровьем, Кристиан. Я сказал ему, что мы уже несколько дней не получали от тебя известий.

— Все это соответствует нашей гипотезе, — сказал Кнолль.

— Какой гипотезе? — спросила Моника.

Фелльнер улыбнулся дочери:

— Возможно, настало время, liebling, чтобы ты все узнала. Что скажешь, Кристиан?

Моника выглядела взволнованной. Кнолль любил, когда она была в замешательстве. Этой суке следовало понимать, что она не все всегда знает.

Фелльнер выдвинул один из ящиков и достал толстую папку:

— Кристиан и я отслеживали это годами.

Он разложил по столу газетные подборки и вырезанные статьи из журналов.

— Первая смерть, о которой мы узнали, датирована тысяча девятьсот пятьдесят седьмым годом. Немецкий репортер одной из моих гамбургских газет. Он приезжал сюда для интервью. Я принял его, он был прекрасно осведомлен, и спустя неделю его сбил автобус в Берлине. Свидетели клянутся, что его толкнули.