– Мама – актриса, она всегда играет какую-нибудь роль.

– Она играет их для дяди Теодора?

– Если не слишком занята в офисе.

– Понятно. А где все?

– В просмотровом зале. Внизу, как раз напротив бильярдной. Теодор показывает свой самый новый фильм.

– Почему ты не там?

– Мне не разрешают. Теодор очень строгий.

Я шагнул к ней, наклонился, чтобы видеть ее глаза.

– Что значит строгий?

– Он заботится обо мне, оберегает меня. Не знаю. Он очень добр ко мне, но только чересчур требователен. Любит, чтобы я была рядом, но ничего мне не разрешает. Никаких мальчиков, никаких ошибок в речи. Он как суровый дедушка или что-то вроде того, понимаете? Ну не знаю. Во многих вещах он старомоден.

– Ладно, – сказал я выпрямляясь. – Хорошо.

– Когда вы с Моникой уезжаете?

– Завтра.

– Не опоздайте на самолет.

– Не волнуйся. Где просмотровый зал?

Она кивнула в сторону лестницы. Я сунул в рот канапе и пошел на звуки, доносящиеся снизу. Неприятные, первобытные звуки.

Это была просторная комната с разнообразными креслами и кушетками, расставленными перед огромным экраном. Видеопроектор был прикреплен к потолку, а звук вырывался из подвешенных вдоль стен колонок. Кресла и кушетки в основном были заняты, в воздухе плавал табачный дым, картинка была яркая, диалоги громкие и предельно ясные.

Потому что нет ничего яснее, чем «О, малышка, да, так мне нравится, давай еще раз, а потом еще и еще!»

Хотя работа сделала меня циником, а прожитые годы притупили остроту восприятия, я порой цепляюсь за надежду, что не все так грязно в этом мире, как кажется. И всякий раз, когда надеюсь на это, попадаю в дерьмо.

Новейшее кинотворение Теодора было откровенным порно. Не той фривольностью, которую ханжи в нашей стране называют чернухой, а настоящей жесткой порнографией, которую не увидишь даже на ночном телеканале во второсортной гостинице. Я был настолько шокирован, что поперхнулся и зашелся кашлем. Большинство присутствующих обернулись и раздраженно уставились на меня.