Как выяснилось из дальнейшего разговора, следствию удалось установить, что тройное убийство было совершенно в результате драки, возникшей между потерпевшими на почве личных неприязненных отношений. Трупы же Гарика и Дениса изуродовали неустановленные лица — предположительно, местные бомжи — из хулиганских побуждений. Что, в принципе, было весьма далеко от истины. Но ведь Помойника как бы не существовало. Как упоминать о нем в официальных бумагах? Товарищи там, наверху, не поймут. Отстранят к шутам от должности.

Впрочем, главное — уголовное дело в отношении нас было прекращено ввиду отсутствия состава преступления.

Мы с Герой вышли из мрачных застенков российской камеры предварительного заключения и с удовольствием вздохнули сладкого воздуха свободы.

На следующий день, рано утром, сердечно попрощавшись со мной и Татьяной, сестра с мужем укатили к себе домой. Им до чертиков надоел и опротивел поселок Вихляево, а так же все события, связанные с ним и мусорным полигоном. Кроме того, они соскучились по своему сыну, живущему в специнтернате. Правда, отъезд их больше напоминал бегство. Причем бегство паническое.

Но я отлично понимал Шуру и Геру.

Что касается меня, то в этот день мы с Мареком отправились в областной город навестить в больнице его дочь.

Больница располагалась на центральной улице в старинном кирпичном здании дореволюционной постройки, и сменило за долгую историю многочисленных хозяев. Внутренние покои этого лечебного заведения вполне соответствовали его внешнему облику — обшарпанному и запущенному.

Вику мы застали в четырехместной палате на втором этаже. Она безучастно сидела на узкой кровати, поджав под себя ноги. К принесенным нами продуктовым деликатесам, которыми мы, разгоняя крупных и мелких тараканов, завалили ее тумбочку, девушка не проявила ни малейшего интереса. Скользнула лишь по ним равнодушным взглядом, коротко кивнула и продолжала изучать свои сломанные ногти на руках.

Если, по словам лечащего врача, ее физическое состояние не внушало серьезных опасений, то психическое, напротив, вызывало определенную тревогу. Вика находилась в глубокой депрессии. С врачом сложно было не согласиться. Хотя чему удивляться? Она же пережила сильнейший шок, когда бежала по свалке, спасаясь от Помойника. И потом, когда пряталась от него в темном и тесном подполе сторожки. Подобное не проходит бесследно. Любой может впасть, в какую угодно депрессию. Может кричать по ночам или выть на луну. А то и вовсе вообразить себя Юлией Тимошенко и порываться без конца выходить под оранжевым флагом митинговать на майдан Незалежности.