— Я вполне здорова. Наверно, съела что-то неподходящее.

— Если бы ты пробыла здесь пару недель, я спросил бы, не болит ли у тебя голова и нет ли температуры.

— У меня нет малярии.

— Пока нет. Но, насколько я помню, ты не принимаешь никаких профилактических препаратов?

— Ты совершенно прав.

— Как прошла поездка на Иньяку?

— Откуда тебе известно, что я там была?

— Тебя видели.

— И знали, кто я?

— Да, знали.

— Я ела, спала, плавала. Кроме того, встретилась с человеком, который пишет картины.

— Дельфинов? Грудастых женщин, танцующих хоровод? Необычный человек, приплывший на Иньяку. Потрясающая судьба.

— Он мне понравился. Он запечатлел Хенрика, его лицо среди множества других лиц.

— Те картины, которые я видел, попытки написать портреты живых людей, редко получались удачными. Он никакой не художник, у него нет и намека на талант.

Луизу возмутил его презрительный тон.

— Я видела и похуже. В первую очередь встречала много художников, которых чествовали скорее за их претензии, чем за талант, какого не было и в помине.

— Естественно, мои оценки того, что считать хорошим искусством, никак нельзя сравнивать с оценками классически образованного археолога. Я советник Министерства здравоохранения этой страны и обычно обсуждаю вопросы, не имеющие отношения к искусству.

— О чем ты говоришь?

— О том, что в больничных палатах нет чистых простынь или простынь вообще. Весьма прискорбно. Еще прискорбнее, что мы год за годом выплачиваем деньги на закупку простынь, но они — деньги и простыни — исчезают в бездонных карманах коррумпированных чиновников и политиков.

— Почему ты не протестуешь?