В памяти у меня с потрясающей ясностью всплывают слова Джесси Биллапса: «Однажды, когда я был еще мальчишкой, доктор Киркланд избил меня. Сильно. Но на его месте я поступил бы точно так же, так что в этом смысле мы с ним квиты…»

Слезы текут по лицу моей матери. Я хватаю со стола бумажное полотенце и подаю ей.

– Мама?

Она смеется каким-то странным смехом, и в голосе ее слышны истерические нотки.

– Я думала, папа поступил так потому, что Джесси был чернокожим. Понимаешь? А после этого я чувствовала себя ужасно. Я была похожа на тебя. Я отказывалась разговаривать. И папа злился на меня все сильнее и сильнее. Наконец он потребовал, чтобы я объяснила ему причины своего молчания.

– И что ты ему сказала?

– Что он избил Джесси, как будто парнишка изнасиловал меня или сделал что-нибудь в этом роде, но правда заключалась в том, что я хотела, чтобы Джесси трогал меня.

Я пытаюсь представить своего деда, как он слышит подобные речи из уст дочери еще в шестьдесят шестом году.

– Что случилось потом?

– У отца побелело лицо. Тогда мы остановились в номере-люксе отеля «Пибоди» в Мемфисе. Он рывком сдернул меня со стула и потащил в спальню родителей. Он снял ремень и порол меня до тех пор, пока не потекла кровь, но и тогда он не остановился, а продолжал избивать меня.

– А что в это время делала бабушка?

Мать качает головой, словно до сих пор пребывает в недоумении.

– Не знаю. Она просто исчезла.

Как исчезала ты, когда я была маленькой, а дедушка сердился…

– Но самое страшное заключается в том, – продолжает мать, – что я кое-что забыла и не вспоминала об этом, пока вчера мне не приснился сон. Ведь он раздел меня догола, прежде чем выпороть. Он раздел меня догола. Мой собственный отец швырнул меня на кровать и сорвал с меня одежду. А когда он избивал меня, то выкрикивал всякие вещи. Мерзкие и отвратительные. Он называл меня шлюхой… грязной проституткой. Тогда я даже не знала значение этих слов. Но самым страшным было выражение его лица. Его глаза.

– Что в них показалось тебе странным и страшным?