— Ты меня слушаешь?
— Да… ладно, встречай меня в Беверли-Хиллз через час. Пришло время насладиться искусством.
ГЛАВА 32
ГЛАВА 32
Зеленый «БМВ» Николаса Хансена стоял перед домом на Северной Роксбери-драйв. Вдоль улицы были высажены вязы, которым приходилось бороться за выживание. Некоторые деревья сдались, и их почерневшие ветки отбрасывали черные тени на чистые тротуары. В Беверли-Хиллз царила обычная тишина, которую нарушали лишь садовники, подравнивающие траву на лужайках перед роскошными особняками.
Майло сидел в новой взятой напрокат машине — серый «олдсмобиль» — в шести домах к северу от ничем не примечательного особняка Хансена. К моменту, когда я выключил двигатель, Майло успел подойти к моей машине.
— Новые колеса, — заметил я.
— Разнообразие — мой девиз, — проворчал он. Бледное лицо Майло блестело от пота.
— Что заставило тебя сменить автомобиль?
— Входя в контакт с Хансеном, мы сильно рискуем. Если он продолжает общаться с прежними приятелями, нам следует ждать серьезных неприятностей. Если нет, мы можем не извлечь из беседы ни малейшей выгоды.
— Но ты решил с ним встретиться.
Майло вытащил носовой платок и вытер лоб.
— Мы зашли в тупик. К тому же я не говорил, что поступаю умно.
Мы подошли к владениям Хансена. Майло прищурился и заглянул в окошко «БМВ».
— Чисто. Он содержит машину в отличном состоянии. Когда Майло остановился возле двери и нажал кнопку
звонка, мне показалось, что ему хочется что-нибудь сломать.
Дверь открыл сам Николас Хансен в старых черных брюках, белых кроссовках, с немного рассеянным выражением лица. На пальцах виднелись следы коричневой и красной краски, но других указаний на его профессию я не заметил. Он оказался высоким и худощавым, с неожиданно пухлым лицом, и выглядел скорее на пятьдесят, чем на сорок. Мягкая шея, глаза цвета речного ила, сероватый рот, окруженный морщинами, лысый череп с синими венами и жалкими остатками волос. Кризис среднего возраста успел согнуть его плечи. Мне он почему-то показался похожим на разочаровавшегося адвоката, взявшего выходной.
Майло показал полицейский жетон, и мутные глаза Хансена оживились. Однако голос у него оказался тихим и невнятным.
— Полиция? А в чем дело?