Я выбрасываю из головы мысль о том, чтобы трахнуть Элли. Если бы она сама на меня набросилась, я не смог бы оказать сопротивление, но, родившись как бы заново, я хочу теперь быть добрым. Мне хотелось бы верить, что у меня достаточно силы воли для того, чтобы отмахнуться от такого поведения, хотя раньше от подобных возможностей я никогда не отказывался.

— Тебе было весело, папа?

— Да. А тебе?

— Никогда в жизни так не веселилась!

— Я рад. К тому же смотри, сколько тебе всего подарили!

— Мне так нравится новая кукла!

Та сидит на почетном месте на полке, рядышком с плюшевым мишкой и пингвином, ее самыми старыми и самыми любимыми игрушками, которые она, ложась вечером спать, берет с собой в кровать.

— И ожерелье тоже. Лукас и Дороти такие милые!

— Они души в тебе не чают. Для них ты все равно что дочь.

— Но папа у меня один-единственный, — говорит она, прижимаясь ко мне. — Ты у меня лучше всех.

— Спасибо, ангел мой! — О Боже, неужели я мог пожертвовать этим вечером ради обвислой попки! Или хорошенькой попки, загодя ведь никогда не скажешь. Впрочем, не важно, этот вечер все равно лучше, о разнице даже говорить не приходится.

— А у меня только одна дочь, и она тоже лучше всех.

— У нас в семье вообще все самые лучшие.

— Мы с тобой — уж точно.

— Мама тоже. Она тоже лучше всех.

— Да.

На мгновение мы умолкаем, каждый думает о своем.

— Мама скучает по тебе.

— Неужели? — Неужели. Это еще почему?