Доусон, видимо, читает этот ответ на моем лице.

– Значит, таких врагов не было?

– Нет. – Я усиливаю ответ твердым отрицательным движением головы.

Инспектор наклоняется к микрофону и объявляет об окончании допроса. Леонард помогает мне встать. Когда Доусон выходит из-за стола, я набираюсь смелости спросить его:

– Этот звук, который я могла слышать… Вы ведь не сказали, что это могло быть.

Доусон замирает и хмуро смотрит на меня оценивающим взглядом. Наконец произносит бесстрастным тоном:

– Один свидетель утверждает, что в этот вечер он слышал на реке характерный звук. По его мнению, это был звук выстрела.

Повисает продолжительная пауза. Ее прерывает Леонард:

– Но это, разумеется, не имеет отношения к нашему делу? Раз выстрел слышали на реке?

– Вполне возможно, – ровным голосом отвечает Доусон. – Но вы понимаете, что мы должны продолжить расследование. – Он наклоняет голову в мою сторону. – Извините, что задержал вас, миссис Ричмонд.

– Ничего. – Я говорю это так, как и положено в подобных случаях, и улыбаюсь Доусону.

Я уже забыла о том анонимном письме с вырезкой из газеты. А, может, не забыла, а просто отложила в памяти в самый дальний угол. После ужина, зажав в руке второй бокал с вином, который предложила мне Молли, я оставляю ее и детей перед телевизором, а сама отправляюсь в кабинет. Я нахожу письмо в дальнем углу ящика стола.

Я перечитываю его в контексте заданного Доусоном вопроса. Враг? Автор трусливо закамуфлированного письма вполне подходит под это определение. Но одна только злоба еще не всегда приводит к замыслу о покушении и уж тем более к его осуществлению. Этот жалкий человек вряд ли способен на насилие. Но если Доусон привык к мысли о наличии врага, если в голове у него засели факты о выстреле и кровоподтеке, то это письмо вполне может составить инспектору богатую пищу для размышлений.

Конечно, здесь есть определенная опасность. Письмо может серьезно осложнить всю ситуацию. Оно способно заставить Доусона отказаться от версии о самоубийстве и подтолкнуть его к поиску новых доказательств по делу. А, может, я просто психую. Может, Доусон легко откажется от версии о наличии у Гарри врагов. Хотя вряд ли. Ведь есть важная улика – выстрел. А в наших местах люди нечасто стреляют по ночам. Кто же его слышал? Видно, какой-то гуляка-полуночник.

«…Предан подонком. Британии не нужны истинные герои… Настоящий герой погиб».

Я сворачиваю письмо и кладу его на стол. Чем больше думаю над тем, стоит ли показывать его Доусону, тем сильнее меня охватывает нерешительность. Я смотрю через окно в сад и удивляюсь, почему события вокруг меня так неожиданно принимают плохой оборот. Хотя, плохой ли? Может быть, и нет. И вот это самое худшее: я не могу определиться со своими делами.