— Вы сейчас поймете меня. Нам запрещено самым строгим образом допускать кого-либо к преступнику!

— Без исключений?

— Без исключений. Наши инструкции точны и ясны, и я не могу нарушить их, не навлекая на себя упреков, которых мое достоинство требует избегать!

— О! Да! Это справедливо!… Я не настаиваю… Долг прежде всего… Вы, французы, никогда не нарушаете долга… В Англии, там я мог бы увидеть арестанта…

— А! В Англии?…

— Да… Там сказали бы: «Инструкции запрещают заключенному видеть кого бы то ни было, даже родственников или друзей… Но, ведь, сэр Джемс не родственник, не друг… Это доктор!… Врачи всегда имеют доступ к больным…» Вот что сказали бы в Англии. Но здесь вы — рабы закона… Это хорошо! Очень хорошо! Что за народ!…

Несмотря на восторженное изумление, выразившееся на лице англичанина, директор невольно подумал, не издевается ли он над ним.

Но Джемс Вольф, окончив свою тираду, решительно направился к выходу.

Порыв патриотической гордости овладел душой директора.

— Доктор! — позвал он.

Англичанин остановился и обернулся.

— Вы меня зовете? — спросил он.

— Я обдумал…

— Что вы хотите сказать?

— Я думал о моих инструкциях…

— Они точны и ясны!

— Да. Но я имею право поступать и по своему усмотрению.

— А? Вы имеете…

— И я полагаю, что доктор всегда может быть допущен к больному!

— Не говорите так… Это может скомпрометировать вас!