Мы ехали по центру Лос-Анджелеса через районы, специализирующиеся на торговле одеждой и драгоценностями. Было ощущение, что мы попали в любительский фильм про Мехико пятидесятилетней давности. Кричащие цвета дешевых тряпок и блеск украшений выплескивался с витрин на тротуар, словно мы были зрителями карнавала. В воздухе витали запахи маисовых лепешек и выхлопных газов. Сальса пыталась заглушить фольклорные ансамбли, а те в свою очередь — вой сирен, звуки разбоя и звон разбивающихся мечтаний, привезенных из грязных лачуг в Мексике. Большинство жителей Города Ангелов не знают о существовании этого места, так же далекого от домов за высокими заборами на Голливудских холмах, как трущобы стран третьего мира.

В четырех кварталах к северу от фонарей, музыки и мелкого хулиганства улицы погружаются во тьму, становясь более пустыми и опасными. За дверями внимательные воспаленные глаза следят за каждой угрозой. На углу торчит последняя модель седана, водитель которого приехал затариться кокаином. Когда мы ехали по одному из переулков, из темноты высунулась проститутка, ожидающая клиента, но тут же скрылась, распознав в нас копов.

Гаррисон остановился перед Миссией Братьев Надежды, благотворительной организацией, занимавшей пустующий первый этаж здания на Сан-Педро-стрит. Сюда нас привел беглый просмотр дела Неизвестного, поскольку последний раз бродягу видели живым именно здесь, в приюте, после чего он был найден со связанными руками и перерезанным горлом.

Когда я вылезла из машины, на улице никого не было видно. Тротуар перед зданием миссии сверкал чистотой, хотя рядом с соседним зданием все было усеяно разбитыми бутылками, банками из-под пива, шприцами с запекшейся кровью, которые использовал не один наркоман. Свет горел только в здании миссии, в остальном же казалось, что жизнь покинула квартал, найдя себе убежище на ночь.

Где-то вдалеке тишину нарушали звуки выстрелов из мелкокалиберного пистолета.

— Должно быть, уже почти полночь, — сказал Гаррисон, а потом повернулся ко мне и увидел, что я не понимаю. — Сегодня Новый год, лейтенант.

Господи, а я и забыла. Сегодня же все празднуют. Дают обещания на будущий год, чтобы изменить свою жизнь и исполнить мечты. На Холмах и по соседству с ними пенится шампанское. А в районах, населенных испаноговорящими эмигрантами, палят из пистолетов как из фейерверков. Такое отмечание Нового года очень понравилось бы мексиканскому революционеру Панчо Вилле.

— Я забыла, — сказала я, и тут раздался еще один выстрел.

Я даже представить не могла, что снова буду мерить время годами. Мой мир сжался до восьми часов. У меня оставалось четыреста восемьдесят минут до парада, до того, как моя жизнь превратится в ад, как обещал мне Габриель.