Николас не отрывал глаз от дороги. Было еще рано, но поток машин становился все интенсивнее, а потому следить за скоростью на скользкой дороге приходилось особенно внимательно. И все же его не могло не беспокоить поведение Коваленко. Он наверняка разговаривал с русскими следователями, побывавшими в Лос-Анджелесе. Ему было известно о Рыжем, о Хэллидее и о бригаде.

«А вдруг он подозревает, кто я на самом деле? Вот и давит на меня».

Все эти разговоры о морге, намеки на работу детектива, о том, где начинал учиться. А раньше, в Париже? Когда Коваленко наблюдал, как он, Мартен, сличает отпечаток пальца Реймонда с тем, который французская полиция сняла в машине Дэна Форда, знал ведь, что таким сравнением может заниматься только человек квалифицированный. Опять же догадки насчет Дэна Форда и насчет того, почему Вабр именно таким способом мог доставить меню среди ночи.

Не было никаких сомнений насчет того, почему русский детектив настаивал на том, что именно он должен вылезти из машины, когда она соскользнула с дороги. Не потому, что боялся, что автомобиль кувыркнется в пропасть, просто решил посмотреть, как Николас управляется с машиной в трудной ситуации, каковы его подготовка и опыт.

Но даже если Коваленко и подозревал, что Мартен не просто приятель Дэна Форда по университету, за какового себя выдавал, даже если русский коварно выжидал, когда его спутник выдаст себя, что из того? Разве что у него есть друзья в полицейском управлении Лос-Анджелеса…

Как бы то ни было, Николас не мог допустить каких-либо помех на своем пути. Он был убежден, что с каждой секундой подбирается к Реймонду все ближе, и Коваленко в этом деле был его единственным союзником. Более того, русский, преследуя собственные цели, безапелляционно распахивал все двери, таща Мартена следом за собой. Они делились информацией, а после приключения на снежной дороге между ними возникло нечто, напоминающее дружбу.

От таких выгод Мартен просто не смел отказаться, даже под угрозой в дальнейшем выдать себя. Вновь чуть-чуть сбавив скорость на обледенелой дороге, он взглянул на своего спутника и начал размышлять вслух:

— В прошлом году в Лос-Анджелесе Реймонд совершил побег с использованием огнестрельного оружия. Расстрелял ни в чем не повинных людей, в том числе полицейских. Применил пистолет и в Чикаго, где убил братьев Азов. Из пистолета были убиты Романовы в Соединенных Штатах и Мексике. В Париже был застрелен Нойс, а в Монако — Фабиан Кюртэ. Так почему же Реймонд — а мы знаем, что это был именно Реймонд, — вдруг берется за бритву или нож? Причем не просто берется, а выделывает холодным оружием такое, на что способен разве что какой-то свихнувшийся фанатик. Разделывается с жертвами, как мясник.