— Клод! — закричал он в сторону пруда, спокойные воды которого расстилались перед особняком. Затем спустился по наружной лестнице в сопровождении собак, которые, радостно предвкушая прогулку, сбегали вниз по обе стороны от него, и приблизился к пруду. Под его ногами похрустывал гравий. Обе сторожевые собаки восторженно лаяли и прыгали друг на друга, пока Люсьен растерянно оглядывался по сторонам. Собаки, очевидно, принимали его крики и непонятные перемещения за какую-то игру.

Его экипажа у ворот уже не было. Должно быть, кучер отвел лошадей в конюшню. Люсьен обнаружил экипаж в стороне, возле зданий, где во времена его отца располагались хозяйственные службы и жила прислуга. Как тут все изменилось… Он оглядывал всю эту пустыню, которую сам создал вокруг себя. Громадный особняк, похожий на замок, без единой живой души, заброшенный парк, запущенные лужайки и беседки… Скоро уже нельзя будет догадаться о том, как здесь все выглядело изначально. Но в своем нынешнем тревожном состоянии Люсьен не мог оценить весь ансамбль в целом, выхватывая взглядом лишь отдельные детали: лодка, заполненная водой и облепленная водорослями; следы колес на гравии, который прежде всегда был безупречно ровным; заржавевший колокол…

— Клод! — закричал он снова, повернувшись к хозяйственным постройкам. Он уже собирался зайти внутрь, но остановился. Там наверняка никого не было…

Он быстрыми шагами вернулся в замок, по-прежнему сопровождаемый собаками, которые следовали за ним по пятам. Войдя, он даже не закрыл за собой дверь. К чему?..

Прежде чем подняться, он взглянул на герб, который некогда захотел иметь его отец. Этот образ вызвал воспоминание из прошлого: адский грохот, плавящийся металл, на который невозможно смотреть — он слепит глаза; люди в костюмах, напоминающих водолазные, но, кажется, совсем не мешающих движениям; его отец, за руку которого он цепляется, но тот высвобождает свою руку; и множество взглядов, одновременно обращенных к ним…

— Клод! — почти простонал он. Затем нетвердыми шагами поднялся по лестнице. Увидев свое отражение в зеркале круговой галереи второго этажа, он ужаснулся. Он с трудом мог узнать себя самого: всклокоченные волосы, искаженные черты лица… Это все из-за сосредоточенности на работе, попытался он себя успокоить. Он прошел по галерее, где стояли знакомые ему с детства статуи, которые тогда казались ему уснувшими призраками. Ничего не изменилось и сейчас: это по-прежнему были призраки, равнодушные к его отчаянию. Ничего никогда не изменится…

Дверь направо… Спальня его матери, окна закрыты ставнями. Его собственные пастели по-прежнему украшают стены.