Пеллэм ощутил со всех сторон огнедышащий жар. Горящий бензин разливался по лесам и штабелям досок, воспламеняя все вокруг. Загорелись два — нет, три деревянных барака. Затем еще один. Вспыхнул грузовик. Громко хлопнули прогоревшие покрышки, наполнив воздух клубящимся черным дымом и запахом горелой резины. Дерево трещало словно патроны, и время от времени раздавались взрывы топливных баков — с бензином и пропаном. Во все стороны шипящей картечью разлетались осколки.

Вся строительная площадка, простиравшаяся почти на полквартала, внезапно занялась огнем. Загорались все новые и новые машины. С громким треском полыхали бараки, штабеля досок и дорогих облицовочных панелей, предназначенных, вероятно, для пентхауса самого Роджера Маккенны. Бушующий горячий ветер разносил снопы искр к поддонам, наваленным у ангара, под которым укрывался Пеллэм. Он забился в дальний угол, спасаясь от адского пекла.

Рев пожара напоминал грохот поезда в тоннеле метро.

В это мгновение — когда уже вся стройплощадка была охвачена пламенем, когда уже практически не осталось ничего, не тронутого огнем, — вспыхнул маленький полумесяц красно-бело-синей перетяжки. В отличие от бушующего внизу моря огня, этот кусок материи горел мирно. Восходящий поток горячего воздуха поднял его вверх.

И именно этот клочок ткани патриотических цветов, а вовсе не галлоны легковоспламеняющегося топлива или штабеля горящего дерева, в конце концов поджег саму Башню Маккенны.

Воспарив в воздух, горящий кусок материи упал на ряд картонных коробок, которыми был заставлен открытый атриум. Картон начал тлеть, затем вспыхнул ярким пламенем. Через несколько минут огонь перекинулся в вестибюль, распространился по конторам, оформленным рукой опытного дизайнера, запалил высокие пальмы, которые в свое время так поразили Этти Вашингтон, видевшую, как их привозили, охватил рулоны линолеума и обоев, ведра с краской. Снова последовали взрывы баллонов с пропаном, выстреливших заряды шрапнели в вестибюль. Огромные зеркальные стекла, лопнув, вывалились наружу.

Повсюду огонь.

Бумага, которой была обернута статуя, сгорела, но Пеллэм, ковылявший к воротам, все равно не смог определить, что́ это было.

Он больше не смог терпеть. Огонь подобрался слишком близко, жар стал слишком невыносимым. Пеллэм выбрался из укрытия, и в это самое мгновение лопнуло окно ангара, осыпав его раскаленными осколками.

Оставался только один путь к спасению — тот, которым Пеллэм попал на стройплощадку, через дыру в воротах. Сынок тоже понимал это. Но больше бежать было некуда: весь внутренний двор был объят пламенем.