— И от сумочки тоже, — продолжал я, — и шубы…
— Может, пройдет много времени, и они забудут об этих номерах. Мы сможем хранить деньги до старости.
— Как мне избавиться от шубы?
Она перевела на меня взгляд и пристально посмотрела прямо в лицо.
— От шубы?
Я кивнул головой, почувствовав легкую тошноту. Я с утра ничего не ел. Тело мое было таким уставшим и голодным, что даже ныло. Я ощупал синяк на боку, проверяя, не сломаны ли ребра.
— Где ты раздобыл шубу?
— Пожилая женщина… Она зашла в магазин, когда я там находился.
— О, Боже, Хэнк.
— Я уже был без маски. Я пытался заставить ее уйти, но она все не уходила.
Наверху, прямо над нашими головами, раздался детский плач.
Я уставился на огонь. Мысли мои путались, и я уже утратил контроль над ними. Мне почему-то вдруг вспомнился мертвый пилот, брат Вернона, и то ощущение, которое я испытал, впервые увидев его тело, — тогда меня странным образом потянуло к нему, возникло непреодолимое желание до него дотронуться. Потом перед глазами встал магазинчик «Александерс», вспомнилось, как я перед самым уходом пытался стереть с пола отпечатки своих подошв; казалось, что чем больше я тру, тем ярче становится кровь, теряя черный налет, все более приближаясь к розовому оттенку. Следующим в памяти всплыл образ Джекоба, стоящего на снегу в своей красной куртке, с разбитым носом, рыдающего над телом Дуайта Педерсона. И, как только растаяло это последнее видение, я почувствовал, как дрожью пронизало мое тело дурное предчувствие. Я вдруг понял, что впереди не только долги денежные. Мне еще предстоит очень многое осмыслить и объяснить самому себе, и этот моральный долг окажется гораздо весомее.
— О, Боже, — вновь прошептала Сара.
Поднявшись, я поставил сапоги на стульчик возле рояля и, старательно обходя покрывало из банкнот, направился к камину. Сара, обернувшись, наблюдала за мной.
— Хэнк, — позвала она.
Я отодвинул каминную решетку и быстрым движением швырнул бумажный пакет с деньгами на горящие поленья.
— Давай оставим деньги, — проговорила она. — Оставим и посмотрим, что будет дальше.