У Эвы была с собой бумажка с последними координатами ледокола. Она нанесла на карту линию и с помощью линейки попыталась измерить расстояние до указанной лучом точки.
– Мы слишком далеко отклонились к востоку. Как минимум, пятьдесят морских миль. Почти градус.
Дон проверил ее вычисления и кивнул.
– Ну и что, – сказала Эва. – Меньше ста километров. Сколько времени потеряет на этом ледокол? Несколько часов?
– Ерунда, – сказал Дон. – Надо просто забежать на капитанский мостик и приказать русским изменить курс.
Эва прикрутила вентиль горелки. Пламя погасло.
– Надо подождать, – задумчиво сказала она. – Если луч изменит позицию, нет никакого смысла говорить с Бейли и русскими. До смены позиции луча осталось несколько часов.
– Знаешь, может случиться, что дырка не откроется под самым носом у ледокола. Каким образом ты хочешь их уговорить?
Адвокат неопределенно пожала плечами, накинула куртку и вышла из каюты.
За ужином Дон сидел в привычном уже одиночестве, уныло размешивая ложкой борщ. Он не мог заставить себя есть свекольную похлебку под аккомпанемент скрежета, хруста и непрерывной вибрации стального корпуса гигантского корабля. Пенсионеры, как и молодняк из Фонда защиты живой природы, сидели молча и тоже ничего не ели. В стонах и скрипах корабля им, как и Дону, наверняка чудилась тайная угроза.
Но компания латиноамериканцев во главе с Агусто Литтоном, казалось, не обращала никакого внимания на мрачную симфонию борьбы с вековыми льдами. Они болтали между собой как ни в чем не бывало. Дон узнал Мойану и Риверу, их каюта была рядом. У Мойаны было длинное туловище и следы юношеских угрей на щеках, а у Риверы шея обвита татуировкой в виде неправдоподобно длинного дракона.
У всех у них были иссиня-черные волосы и медная кожа, так что бледный старик в костюме, Агусто Литтон, на их фоне выглядел почти комично. Но никаких сомнений, кто у них главный, не возникало.
Из питья, кроме воды, была только русская «Столичная». Дон налил себе еще рюмку – исключительно для профилактики морской болезни. Поскольку это была далеко не первая рюмка, он почувствовал себя изрядно подшофе. Встал со стула, с трудом удержался на ногах и поплелся в каюту.
В тесной каюте Дону вдруг стало так грустно, что он чуть не заплакал. Он словно плыл в бесконечном туннеле, из которого нет выхода.