Свидетель вступает в споры с адвокатом едва ли не из-за каждого подобного утверждения — он никому и ничего не приказывал красть, — однако признает хорошо отработанным тоном то, что нельзя не признать. Из этого тона можно совершенно справедливо заключить, что все это не является ни для кого новостью. Нередко, когда я сижу здесь за скамьей, то есть за судейским столом, я пытаюсь представить себе, как живут на воле те добывающие средства к существованию ожесточившиеся молодые люди, которые предстают здесь передо мной. Ведь каждое утро они встают, не имея никакой уверенности, что им удастся дожить до вечера целыми и невредимыми. Кто-то может всадить в тебя пулю, и хорошо еще, если не в сердце или в голову; кто-то во время разборки полоснет тебя ножом, который ты вовремя не заметил. Или ты не подчинишься приказу копов остановиться, и, открыв по тебе огонь футов с шестидесяти, они сделают в твоем теле несколько отверстий, и хорошо, если пуля не угодит в позвоночник и ты не останешься калекой на всю жизнь. В таком существовании должны преобладать животные рефлексы. Жара и холод. Секс. Интоксикация то ли алкогольная, то ли наркотическая. Каждая минута — это борьба за свое право на кусочек чего-то, борьба за власть и влияние на малюсеньком клочке территории. Для достижения цели необходимо запугивать всех, кто тебя окружает, держать их в страхе, а для этого нужно применять силу и иногда с крайней жестокостью. И никаких планов на будущее. Никаких перспектив. Смутное представление о том, что ты будешь делать завтра, и никаких мыслей о том, что будет с тобой через месяц, не говоря уже о годе. Выжить. Обмануть. Ударить первым. Жизнь как импульс.

Почти ничего не добившись таким путем, Хоби решил зайти с другой стороны. Хитро прищурив глаз, он слегка наклоняется в сторону свидетеля и спрашивает:

— А теперь, мистер Трент, не могли бы вы сказать нам, сколько других людей вы убили?

Айрес и оба представителя обвинения мгновенно вскакивают с мест, бурно протестуя. Вопросам такого рода была посвящена наша сегодняшняя утренняя дискуссия в канцелярии.

— Имеет это отношение к достоверности показаний свидетеля, мистер Таттл? — спрашиваю я.

Он энергично кивает — да, а я качаю головой — нет.

— Я не думаю, что в этом есть необходимость. Мистер Трент признал, что он — наемный убийца. Одно убийство он совершил или двадцать, в данном случае не имеет значения. Тот факт, что он сознался в деяниях такого рода, дает мне возможность составить адекватное мнение о его характере. Протест принят.

Хоби, до сих пор принимавший мои решения с безупречной корректностью, теперь не может удержаться от того, чтобы не скорчить недовольную гримасу. Он опять высказывает претензии насчет нарушения конституционного права Нила на конфронтацию со свидетелем обвинения. Впервые совершенно четко просматривается стремление найти повод для апелляции и, может быть, даже подать жалобу на необъективное судебное разбирательство. Дескать, мое решение настолько несправедливо, что он лучше начнет процесс сначала, с нуля. Обычная истерика защитника, терпящего неудачу и пытающегося оказать воздействие на суд. Я отвечаю одним словом: