Компактного отвезут в больницу «Добрый самаритянин», это ближайший травмопункт.

— Эй! — кричу я, когда его проносят мимо на носилках. — Он будет жить?

— Он уже умер, — отвечают мне. — Будто сам не знаешь.

Подняв глаза, я вижу перед собой высокого, хорошо одетого чернокожего мужчину с пристегнутым к поясу значком следователя. Он рассматривает мою форму, заляпанную кровью Компактного, и я понимаю: как и все негры в тюрьме Мэдисон-Стрит, он считает меня убийцей.

Отдел по расследованию убийств находится на перекрестке Тридцать пятой улицы и Дуранго. Меня заставляют ждать, пока детективы не допросят всех, кто находился в тюрьме: от надзирателей и негров, видевших, как пару дней назад мы с Компактным подрались, до Фетча — белого мальчишки, смотревшего, как я выблевываю пулю.

Человек, который это сделал, понимал, что никто не поверит в тюремную дружбу между белым и черным. Человек, который это сделал, понимал, что черные свалят вину на меня, — в конце концов, все знают, что его убила моя пуля. И белые в кои-то веки согласятся с ними.

Человек, который это сделал, пытался покарать нас обоих.

Детектив Райделл подключил меня к хитроумной машине, анализирующей голос. Это что-то вроде полиграфа, только работает точнее: измеряет не физиологические реакции на стресс, а микроколебания в частоте голоса, не слышные уху. Колебания возникают только тогда, когда человек лжет. Во всяком случае так сказал детектив.

— Сегодня утром я принял душ, — говорю я. — Я же знал, что меня поведут в суд.

— В котором часу это было?

— Не знаю. Около восьми. — Я не рассказываю ему о Твитче, о полостном досмотре и о дырке в кирпиче, куда мы с Компактным спрятали пулю. — Потом читал, пока не пришло время уходить.

— Что вы читали?

— Какой-то роман из тюремной библиотеки. Дэвид Балдаччи.

Райделл скрещивает руки на груди.

— И в промежутке между восемью пятнадцатью и одиннадцатью часами вы ничем не занимались?

— Ну, может, в туалет сходил.

Он меряет меня недоверчивым взглядом.

— Поссать или посрать?

Я провожу ладонью по лицу.