Я перестал разговаривать, потому что больше не могу доверять привычным словам. Они далеко не так стабильны, как кажется. Возьмите, например, «освобождение»: его запросто можно перестроить в «божью воду», «свет жида» или «вену дождя». «Тюрьма Мэдисон-Стрит» становится «вытри нос, мудак» или «дураку тюрю не есть». «Делия Хопкинс» может оказаться «я ли это или кино?» или «скинь хвост с ели». А что же «Эндрю Хопкинс»? Встряхните это имя как следует и найдете «скоро хэппи-энд», «дарю обноски», «сын хоря».

Не успеваю я провести на новом месте и суток, как меня опять переводят. Один арестант попросил поменять ему соседа, потому что тот его запугивал. Зовут этого грозного парня Деревенщина. И он изъявил желание поселиться именно со мной — на том основании, что мы-де старые друзья.

Никакие мы не друзья. Я с ним даже не знаком. Могу лишь предположить, что он знает о «фене» и думает поживиться сам. Когда я вижу Деревенщину, он оказывается совсем еще мальчишкой: желтые волосы, зубы торчком.

— Надеюсь, ты не возражаешь, приятель? Этот парень… он ужасно вонял. Месяца три, наверно, в душ не ходил. А я знал, что тебя засунули к этому волосодеру, вот и подумал: авось согласишься.

Деревенщина любит поболтать. Он перескакивает со сравнительных характеристик тракторов разных моделей на штат Небраска, где производят хорошие консервы, и заканчивает тирадой о заколках, которые он воровал у изнасилованных им девушек и прятал в прогнившем дупле сосны. Чаще всего я просто смотрю на верхнюю койку. «Деревенщина. Дни Венеры, всенощное ведро». Я считаю, сколько раз на блоке кашлянут после отбоя. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не заснуть, и мне кажется, что у меня это получается, пока не просыпаюсь среди ночи с зажатыми ноздрями и ртом. На лицо мое давит рука Деревенщины. Я отчаянно размахиваю руками и ногами, пытаюсь ухватиться за его запястья, но он стоит сзади… и перед глазами у меня уже мелькают разноцветные звездочки.

— Просыпайся, негролюб! — шепчет Деревенщина. — Не надо было отказываться, когда Братство предлагало тебя выкупить. Этого оказалось достаточно, чтобы ребята сверху дали мне зеленый свет на убийство. — Его ладонь трется о мои зубы. — Братишка доложил, что этот ниггер даже ничего не успел понять.

Значит, Компактного убил его братишка? А как же Флако?

— Все так легко получилось, аж скука берет. Особенно когда латинос сам вызвался спрятать пистолет. Но Флако никого не предупредил, что возьмет вину на себя, чтобы умаслить мексиканцев. За все должен был ответить ты.