— Ты не отрицаешь, что знал Томми Олгрена? — спросил я Остина.

— Не слишком хорошо, — осторожно начал Остин. — Мы мало общались. Я никогда не насиловал его.

— Довольно основательное знакомство в данных обстоятельствах. Ты задерживался в пустующем доме, не так ли? Сколько дней подряд ты там появлялся?

Остин пожал плечами.

— Может, раз семь. Или восемь.

— Сколько времени ты проводил в доме?

— Я думаю, не больше часа, двух. Я очень внимательно отношусь к своим капиталовложениям. Их у меня немного. Я стараюсь избегать ошибок.

— Ты не задумывался, почему тебя так хорошо запомнили дети, хотя, по твоим словам, ты появлялся там всего несколько раз и ненадолго, к тому же минуло два года с тех пор?

— Меня запомнили трое, — холодно возразил Остин, — и то, я уверен, их умело настроили. Их могли предупредить, насколько это важно.

— Они тебе тоже запали в память. По крайней мере, Томми.

Остин задумался, то ли обдумывая ответ, то ли прикидывая, как можно вывернуться.

— У меня хорошая память на лица, — наконец сказал он. — Это профессиональное.

Я сделал паузу, чтобы присяжные могли оценить ответ и задуматься: можно ли запомнить ребенка, которого видел пару раз два года назад?

— Надо полагать, детей потянуло к пустующему дому, когда там появился ты?

— Детей привлекают пустые дома сами по себе, а не новые соседи, — отмахнулся Остин.

— Справедливо, но они сторонятся незнакомых людей.

— Я не… — Остин запнулся. Вероятно, он хотел сказать, «я не замечал этого», но добавил: — Не всегда.

— Но дети приходили к этому дому и помнят, как ты играл с ними. — Я зашел с другого конца.

— Мне кажется, этого никто не утверждал, — возразил Остин. Было заметно, как он пытается сохранять спокойствие. — Я осматривал дом. Выходил во двор, но не предавался детским забавам.

— С какой стати детям играть у чужого дома?