Мы молчали квартал или два, прежде чем я спросил:

— Он — псих или просто очень злой?

— Мне без разницы. В любом случае нам пришлось с ним договариваться.

— Если он сначала свихнулся, а потом нашёл свой путь к злу, это хоть что-то объясняет. И даже вызывает к нему сочувствие.

— От меня он сочувствия не дождётся, — отрезала она, ибо была львицей, детёнышу которой грозила опасность. И тут хищник не мог рассчитывать на снисхождение или понимание.

— Если он сначала стал злым, а потом зло свело его с ума, тогда я ничего ему не должен, я ему не брат.

— Ты думаешь об этом со вчерашнего дня.

— Да.

— Выбрось эти мысли из головы. Забудь. Суд уже расставил все точки над «i», когда решал, может ли он нести ответственность за свои действия или его нужно отправить в психиатрическую лечебницу.

Она остановилась на красный свет.

Мимо нас проехал чёрный катафалк-«Кадиллак». С затемнёнными окнами. Возможно, перевозил какую-нибудь умершую знаменитость.

— Я не собираюсь убивать Вивасементе, — заверил я Лорри.

— Хорошо, — кивнула она. — Но если ты решишь переквалифицироваться в убийцы, пожалуйста, не кроши всех подряд. Сначала переговори со мной. Я дам тебе список.

Красный свет сменился зелёным.

Когда мы пересекали перекрёсток, трое смеющихся подростков на углу, все в чёрных перчатках, дружно показали нам выставленный вверх средний палец. Один бросил снежок, который ударился в мою дверцу.

В квартале от больницы я все ещё размышлял о Панчинелло и волновался за Энни.

— Он даст задний ход.

— Даже не думай об этом.

— Потому что это четвёртый из моих ужасных дней.

— Ужаса нам в последнее время и так хватает.