Он зашел в Круглую башню, которая вдруг оказалась у него по левую руку. Поднимаясь по каменной, с почти полным отсутствием ступенек, гладкой спирали, он внезапно споткнулся и приземлился на колени. Клайв громко выругался, будучи уверенным, что вокруг никого нет, но молодой человек, спускавшийся ему навстречу, смущенно остановился, и тут терпение Клайва лопнуло, и он наорал на него. Молодой человек отшатнулся, хотел что-то сказать, но в конце концов ушел.

Клайв остался один. Что происходит? Когда-то, давным-давно, он был молод, светило солнце, и стоило ему перегнуться через письменный стол и выглянуть в сад, как он мог увидеть там Кэй, которая сидела на солнце в широкополой шляпе, и детей, которые плескались в бассейне, визжали и пили лимонад через соломинку. Когда-то при его появлении на работе наступала благоговейная тишина, когда-то Майклу было двадцать два года, он был зеленый, как свежевылупившийся кузнечик, и вне себя от счастья, что ему обещали место дипломника через два лета, и переполненный благодарностью за то, что в ожидании этого ему разрешили переписывать начисто конспекты лекций Клайва и оборачивать все его справочники в прозрачные пластиковые обложки. Когда-то его сыновья смотрели на него круглыми от обожания глазами, когда-то Джек его любил.

Холод поднялся в Клайве, и он встал с колен. Ему нужна Кэй. Без нее все это ни к чему.

Он позвонил ей из телефонного автомата. Вокруг пробирались сквозь темноту люди и шел легкий снег. Сердце Клайва грозило вот-вот схлопнуться. Трубку взяла Кэй. Не Том, не его жена. Кэй.

— Кэй, я тебя люблю, — прошептал он. — Я не хочу жить без тебя. Я не могу жить без тебя. Я изменюсь. Я никогда больше тебя не ударю. Я разберусь в своих отношениях с детьми. Прими меня обратно. Я буду стараться. Я обещаю, — Клайву тяжело было удерживать трубку, казалось, что ветер, который постоянно менял направление, дул теперь перпендикулярно его спине и той руке, которая держала трубку. Снизу тикала телефонная карточка. На том конце провода было тихо.

— Кэй?

— Перезвони мне вечером, дорогой, — вдруг мягко ответила она. — Я не могу сейчас разговаривать, я собираюсь уходить с Аннабель. Но вечером я буду… у нас дома. Так что позвони мне, — она положила трубку.

Торжество распирало грудь. Еще не поздно. Кэй его любит.

Клайв вернулся обратно в гостиницу. Майкл оставил три сообщения, и Клайв тоже оставил ему одно: он дурак, если не понимает, что ему говорят. Он поднялся в номер и включил компьютер, чтобы заказать билеты для Кэй. Она никогда не пересекала Атлантический океан и часто говорила, что хотела бы съездить в Париж. Клайв пригласит ее в Париж. В Париже сейчас шестнадцать градусов. По-осеннему свежо, но это совсем не тот сырой холод, которым пропитан копенгагенский воздух. Он проверил расписание самолетов и принялся считать. Можно вылететь из Ванкувера на следующий день в 13.20, через Сиэтл, в Лондон, оттуда прилететь в Копенгаген во вторник утром, в 6.20. Здесь Клайв встретит Кэй, и они вместе вылетят в Париж в 12.30. Он заплатил за билет кредитной карточкой. Почти две тысячи долларов в оба конца. Недешево, но он подумал, что не дарил Кэй подарка на серебряную свадьбу. Еще он подумал, что не хочет быть один. Он пытался дозвониться до нее у Франца, но никто не брал трубку. Ей наверняка нужно какое-то время, чтобы собраться. Скоро Клайв заснул и спал тяжелым чугунным сном, всплывая на поверхность только пару раз, когда телефон в номере резко трезвонил, но тут же погружаясь обратно в сон, как только он замолкал. Сначала ему снились Хелланд, Кэй, мальчики, Майкл и Тюбьерг. Все они перед ним извинялись. Потом сон перескочил на другую тему, и ему стал сниться Джек, который стоял совсем рядом и что-то говорил, улыбаясь. Клайв не слышал, что именно, потому что играла музыка. Он услышал свой собственный голос, услышал, как просит Джека повторить то, что тот только что сказал, и Джек исполнил просьбу, но Клайв снова ничего не расслышал. Вдруг Клайв понял, что у Джека детское лицо. Он был высоким, как взрослый мужчина, одетым в костюмные брюки и тонкий вязаный свитер, но с лицом мальчика. Резко выдающаяся верхняя губа, взгляд, полный детского обожания. У Клайва стучало в паху. Джек улыбался, и все казалось таким правильным. «Давай», — сказал вдруг Джек. Музыка стихла. Было совсем тихо. Потом Клайв встал на колени перед Джеком и осторожно спустил его брюки на узкие бедра.