— Я бы не рассказала, если б думала, что ты перестанешь мне платить, — отзывается Шэнди.

Вид ее не интересует, хотя она и сидит в кресле у окна.

— Выбрасываются на ветер, а результат — еще больше смертей. Мы же знаем, что случается, когда эти мальчики и девочки возвращаются домой. Мы слишком хорошо это знаем, не так ли, Шэнди?

— Дай мне то, о чем мы говорили, и, может быть, я оставлю тебя в покое. Мне ведь нужно только то, что и другим. Ничего плохого в этом нет. Плевала я на Ирак. И сидеть здесь часами, переливая из пустого в порожнее, мне совсем не интересно. Хочешь потолковать про политику, отправляйся в бар. — Она смеется, и смех у нее неприятный. — Стране Буша есть чем гордиться, потому что мы ненавидим арабов и педиков, не спускаем младенцев в унитаз и не продаем их по кускам для медицинских исследований. Мы любим яблочный пирог, пиво «Будвайзер» и Иисуса. Да, и еще трахаться. Ладно, дай мне то, за чем я пришла, и я заткнусь и свалю домой.

— Как психиатр я всегда говорю: «Познай себя». Но к тебе, милая, это не относится. Рекомендую — не старайся познать себя.

— Одно точно, — ехидно замечает Шэнди. — Марино, когда завязал со мной, наверняка завязал и с тобой.

— Он поступил в точности так, как я и предрекала. Не тем местом думает.

— Ты можешь быть богатой и знаменитой, как Опра, но ни слава, ни влияние не способны завести мужчину так, как это делаю я. Я молода, хороша собой и знаю, чего им надо. А еще я умею делать так, что со мной их хватает на такой забег, о каком они и не мечтали.

— Ты о сексе или о Кентуккийском дерби?

— Я о том, что ты стара.

— Возможно, тебя бы стоило пригласить на мое шоу. Какие интересные вопросы я могла бы задать! Каких мужчин увидеть в тебе! Какой магический мускус ты должна источать, чтобы они таскались за тобой? Мы бы показали тебя такой, какая ты сейчас, в черных кожаных брючках, обтягивающих, как кожура на сливе, и джинсовой курточке, под которой нет больше ничего. Конечно, сапоги. А главная примана — эта косынка, которая словно охвачена пламенем. Немного затасканная, мягко говоря, но ведь она принадлежала твоему приятелю, тому бедняжке, что попал в жуткую аварию. Мои зрители растрогаются, когда ты скажешь, что будешь носить ее на шее, пока он не поправится. Не хотелось бы тебя огорчать, но если голова раскалывается, как куриное яйцо, и мозг напрямую знакомится с окружающей средой — а в данном случае с тротуаром, — дело очень серьезное.

Шэнди молча пьет.

— Думаю, к концу часа — серия успеха иметь не будет, так что ограничимся частью одного шоу — мы придем к выводу, что ты, без сомнения, мила, очаровательна и аппетитна. Пока тебе достаточно и того, что есть, базовых пристрастий, но с годами, когда ты постареешь — а это случится скоро, если ты считаешь старой меня, — груз прожитых лет придаст тебе простоты. Что я говорю на своем шоу? Жизнь каждого клонит книзу. Не к небу — к земле. Сидеть — уже удача. Еще чаще человек падает. Как случилось с Марино. Когда я, после того как Марино имел глупость первым выйти на связь со мной, посоветовала тебе сблизиться с ним, потенциальное падение представлялось относительно мягким. Все сводилось к тем неприятностям, которые могла доставить ему ты. Да и куда было падать Марино, если он, коли уж на то пошло, никогда и не поднимался высоко?