Из-за открытой двери донесся неистовый рев толпы. Вошел Легс Махогани, из носа которого текла кровь; за ним, пошатываясь, брел Душитель. Потом появился ассистент и объявил:

— Али!

Али надел старенький стеганый халат из красного шелка, изрядно побитый молью.

— Ничего, а? Мне подарила его одна женщина в Вене, году эдак в… Не помню когда…

Адам прошептал:

— Отдай мне свой стеклянный глаз: это безумие — бороться с такой штукой…

— Чушь собачья! Чтобы он увидел, что я одноглазый?

— Отдай его мне, говорю же тебе!

— Ну, если ты на этом настаиваешь… Ладно, держи. — Али вынул свой левый глаз и протянул Адаму, который спрятал его в нагрудный карман. Потом он медленно, с удивительным достоинством зашагал на ринг; в его голове звучал Марш гладиаторов, под звуки которого заслуженные борцы международных турниров с триумфом проходили по аренам.

Зал взорвался аплодисментами. Али поднял руки, приветствуя толпу, как вдруг увидел Кратиона, который уже стоял на ринге, раскланиваясь и улыбаясь. Али ухватился за веревки и в мгновение ока был уже на ринге. Наступило молчание. Кое-где затрещали неуверенные аплодисменты, а потом разразился громовой хохот, сопровождаемый улюлюканьем и свистом…

— Эй, ты, усатый!

— И где это ты раздобыл такие трусы?

— Усы-то сними! А то лица не видно!

Кто-то запел хорошим тенором:

— Жило-было пузо, круглее арбуза…

Друг Фиглера, Лью, поднялся с места и закричал зычным голосом, натренированным на всех рынках мира:

— Добрый старина Али! Мы помним тебя!

Али сорвал с себя халат и бросил его Адаму.

— Давайте-давайте, смейтесь! — крикнул он толпе.

В зале продолжали смеяться.