Вечером 21 марта 1417 года скончалась Пернелла, и я, в моем почтенном возрасте, вскоре без особых сожалений последую за ней. После нас не останется ни детей, ни потомства. Но я давным-давно распорядился своим наследством. Мое завещание очень простое. Все наше имущество, движимое и недвижимое, останется Марго Кенель. Все, кроме кристалла. После моей смерти он отойдет не кому-то одному, а всему человечеству.
Вечером 21 марта 1417 года скончалась Пернелла, и я, в моем почтенном возрасте, вскоре без особых сожалений последую за ней. После нас не останется ни детей, ни потомства. Но я давным-давно распорядился своим наследством. Мое завещание очень простое. Все наше имущество, движимое и недвижимое, останется Марго Кенель. Все, кроме кристалла. После моей смерти он отойдет не кому-то одному, а всему человечеству.
С того дня, как я спустился в колодец, мне не дают покоя последние слова Виллара из Онкура: «…Есть двери, которые лучше никогда не открывать». Со временем я стал лучше понимать их смысл. Этот человек, как то доказывает его наследие, был ученым, мудрецом, если не сказать — посвященным, и мне думается, что говорил он не впустую. Кристалл, в этом я теперь уверен, следовало оставить там, где он был, — вдали от алчности и вожделения. И сегодня, спустя столько лет, я все еще сожалею, что показал его герцогу Беррийскому.
С того дня, как я спустился в колодец, мне не дают покоя последние слова Виллара из Онкура: «…Есть двери, которые лучше никогда не открывать». Со временем я стал лучше понимать их смысл. Этот человек, как то доказывает его наследие, был ученым, мудрецом, если не сказать — посвященным, и мне думается, что говорил он не впустую. Кристалл, в этом я теперь уверен, следовало оставить там, где он был, — вдали от алчности и вожделения. И сегодня, спустя столько лет, я все еще сожалею, что показал его герцогу Беррийскому.
Вот почему я полагаю своим долгом не завещать его никому.
Вот почему я полагаю своим долгом не завещать его никому.
И все же эта тайна тяготит меня. На пороге смерти я так и не смог доверить ее священнику, и она камнем лежит у меня на совести. Мне необходимо исповедаться если не современникам, то хотя бы потомкам в надежде, что в будущем люди обретут мудрость, которая позволит им проникнуться важностью этого открытия.
И все же эта тайна тяготит меня. На пороге смерти я так и не смог доверить ее священнику, и она камнем лежит у меня на совести. Мне необходимо исповедаться если не современникам, то хотя бы потомкам в надежде, что в будущем люди обретут мудрость, которая позволит им проникнуться важностью этого открытия.