— Знаешь, кто это был, а?

— Кто?

— Тот, убитый.

— По документам это был немецкий турист, Рейнхард Глазер.

Фельзен покачал головой, глядя на Абрантеша таким взглядом, что у того перехватило дыхание.

— Ты мой должник, — сказал он.

— Должник?

— Убитый — это… Шмидт. Помнишь его?

— Шмидт?

— Тот самый, которого, по твоим словам, ты убил тогда в Алентежу. Ты сказал, что бросил его в реку…

— Нет-нет…

— Да, Жоакин, — сказал Фельзен, забирая у Абрантеша фляжку. — Это был он. Ты мне соврал. Он сказал, что ты даже не приблизился к нему. Что ты выстрелил в воздух там, на маковом поле. А он видел тебя. Шмидт тебя видел.

— Нет… Его зовут Рейнхард Глазер. Ты ошибся.

— Нет, я не ошибся. И ты это знаешь.

— Я? Откуда мне знать? Я же его в глаза не видел.

Наступила тишина, такая, что слышно было лишь потрескивание их папирос.

— Вот поэтому ты мой должник, Жоакин.

— Послушай, — сказал Абрантеш, — ты потерял руку. Мне очень жаль. Тебе очень не повезло. Ты все еще в шоке, и тебе изменяет память. Вот что я сделаю. Я найму тебе лучшего адвоката, который поможет тебе выйти сухим из воды. Если уж он не сможет добиться для тебя оправдательного приговора, значит, никто не сможет. А теперь выпей, а мне пора. Пика ждет меня в Шиаду. Чем позже я приеду, тем больше денег она успеет просадить. Força, amigo meu.[30]

После этого Абрантеш как в воду канул. Адвокат тоже не появился. На процессе девять месяцев спустя старый партнер Фельзена не присутствовал и не слышал, как объявляли приговор — двадцать лет заключения за убийство немецкого туриста по имени Рейнхард Глазер.

В начале своего двадцатилетнего срока в Кашиаше Фельзен увидел сон — короткий, но очень запоминающийся: четыре подковы, постепенно превратившиеся в железные прутья решетки, а за решеткой ящерица с размозженной головой, судорожно подергивающая лапками. Он проснулся как от удара, и в памяти моментально всплыл тот Рождественский сочельник: гроза, ветер и темное шоссе возле Гиншу. И он понял, что, даже будучи пьяным, догадался тогда правильно: Мария сказала Абрантешу, что Мануэл — не его сын. Абрантеш пришел к нему с коньяком, куревом, неся надежду на спасение, но теперь-то Фельзен знал, что на самом деле приходил он позлорадствовать.