Приблизившись, я сел. Он был от меня на расстоянии протянутой руки, Террорист Номер Один. Тот, кого ненавидит весь цивилизованный мир. Самый знаменитый преступник за последние полвека. Хаджи Абу Абдалла. Эмир. Директор. Сокрытый имам. Ал-Мехди-ал-Мунтовар, объявляющий конец света. Человек, которого я совершенно не мог вообразить, представить во плоти и крови. И вот, сидит рядом со мной, поджав ноги, на соломенной толстой подстилке. Одетый в пятнистую простую униформу, поверх которой наброшено нечто вроде халата песочного цвета. Ладони покоятся на коленях. Сияют кроваво, отражая огонь, бриллианты часов. Стекает, струится на грудь холеная седая борода. В глаза ему я посмотреть, честно говоря, побоялся. Заметил только, что в жизни он совсем не такой старый, как на видео. И улыбается.

На меня с настороженным, опасным вниманием смотрели около полусотни горящих внимательных глаз. Таращились, пялились. Могли, наверное, в любой момент растерзать в клочки. В радиусе двадцати ближайших метров воцарилась гробовая тишина. Мертвая. Все ждали.

— Ассалам-алейкум, — ровным, спокойным голосом произнес Террорист Номер Один. Я знал уже, как надо правильно ответить.

— Уалейкум-ассалам уарахметулла-уабаракату… — пробормотал, запинаясь. Губы, язык не слушались, стали чужими и ватными. Мгновенно пересохло во рту, в носоглотке. Басмачам понравился мой вежливый ответ — закивали, даже пара улыбок, кажется, были.

Абу Абдалла внимательно, пристально посмотрел на меня. От этого взгляда что-то екнуло, дрогнуло внутри. Проскакали по коже быстрые мурашки. Как будто он действительно читал мысли. Абу Абдалла протянул в сторону руку, что-то сказал коротко. В протянутую ладонь тотчас услужливо и аккуратно вложили открытую банку говяжьей тушенки. Корова там была нарисована, на банке. Только сейчас я заметил, что люди у костра заняты едой. Он протянул мне тушенку, улыбнулся. Я взял ее, как гранату. Руки были ледяные, мокрые и скользкие. Пальцы дрожали. Один из боевиков подал нож. Восточное гостеприимство… С трудом унимая дрожь, я кое-как выковырял из банки мясо, протолкнул в рот, принялся жевать.

— Шукран, — произнес, еле ворочая онемевшими челюстями. Томас научил — означает «спасибо».

— Аффон.

И, как ни в чем не бывало, Абу Абдалла продолжил прерванный разговор. Сразу же забыл о моем существовании. Забыли и муджахиды, внимая своему кумиру. Лишь иногда я ловил на себе удивленно-неприязненные взгляды. Не прирезали бы в темном углу… Понемногу пришел в себя, согрелся. Съел тушенку. Спустя, может быть, час он наконец закончил речь. Словно повинуясь мысленному приказу вожака, муджахиды тотчас попятились от костра прочь, кланяясь. Мы остались одни. Снова подступил страх. Абу Абдалла смотрел на меня не мигая. От его взгляда в животе я чувствовал нестерпимый зуд. Он улыбнулся: