Шпеер догадывался, что Салазар спросит об этом. И с тех пор как узнал об убийстве Моралеса, успел предпринять некоторые шаги, приспосабливаясь к обстоятельствам. А они изменились радикально. Генрих Шпеер более не был управляющим финансами богатого клиента, но сам стал богатым человеком благодаря капризу судьбы, и будущее его теперь рисовалось совсем иными красками.

— Я исполняю данные мне инструкции, и добавить мне к этому нечего.

— Только не пытайтесь надуть меня, Энрике! — вскричал Салазар. — Мы поделим эти деньги — вот что мы сделаем. Все до последнего цента.

— Надеюсь, вы уже подумали, в каких долях?

Так-то лучше. Салазар на мгновение расслабился:

— Вы у нас адвокат, вы и думайте. Представьте себе, что рассматривается дело об опеке. Предположим, имеется ребенок, которому… хм… восемнадцать месяцев отроду. При этом я отец, нянчивший его с рождения. Так что у вас права лишь приходящего опекуна. С этой точки зрения мне представляется, что восемьдесят на двадцать будет справедливо.

— Вам, значит, восемьдесят процентов, а мне — двадцать? — задал риторический вопрос Шпеер, скривившись от неприязни к банкиру.

— Я, мой друг, щедрый человек. Поэтому могу набавить еще пять. Итого вам причитается двадцать пять. — «Если он скажет хоть слово против, я убью его», — подумал Салазар.

— С другой стороны, — Шпеер решил развить идею Салазара в русле германской логики, — ребенок в настоящее время находится за пределами страны. Представьте также, что я его мать, которая заботится о нем и держит за руку. А это плохой сценарий для отца, настаивающего на учреждении опеки.

— Да, ты мать! — взревел выведенный из себя Салазар. — В том смысле, что мать твою так! Ты еще обо мне узнаешь! Я доберусь до твоей задницы!

Прачка швырнул трубку на рычаг, после чего схватил телефонный аппарат и швырнул его в стену, каковое деяние заставило подслушивавшего разговор агента ДЕА, находившегося в соседнем здании, сорвать с головы наушники и выругаться из-за пронзительной боли в барабанных перепонках.

А Джо все никак не мог успокоиться и орал так громко, что его охранник вбежал в комнату, чтобы выяснить, что случилось.

На неделе Имон Суини собирался отметить свой девяносто пятый день рождения, но вместо этого ему пришлось хоронить старшего сына. Он сидел в своем старом кресле с тартановым пледом на коленях, не обращая внимания на доносившийся из соседней комнаты нестройный хор голосов. В большом доме в лесистом графстве Вестчестер отдавали последний долг покойному, на каковое мероприятие приехали многие ирландские семьи из Нью-Йорка. Имон предпочел остаться наедине со своими мыслями в отдельной комнате, куда прибывшие с соболезнованиями гости входили по одному. Имон любил Ричарда и никогда не сомневался, что Господь, дабы избавить его от страданий, призовет к себе отца раньше сына. Этого, однако, не произошло. Углубляла скорбь Имона и причастность к нынешней трагедии Джо Салазара, его давнего знакомца.