— Нужно было бы пристрелить тебя за то, что ты сделала!

— Он был предателем, Браво! Понимаю, тебе трудно это слышать, но Рюль был…

— Заткнись! — Он все еще обнимал уже мертвого дядю Тони, иначе точно вскочил бы и ударил ее, вложив все оставшиеся силы. Он жаждал увидеть, как она, пошатнувшись, падает на колени, раздавленная его гневом. Она должна была получить по заслугам за свое чудовищное предательство; но Браво не мог вот так просто убить человека.

Медленно, не сводя с нее глаз, он опустил тело Рюля на холодные камни пола, чувствуя мучительную, опустошающую тоску. Нет, он не должен поддаваться слепой ярости, несмотря на творившийся вокруг кошмар. Ради памяти отца. Он еще не потерял способность отличать добро от зла, даже в этом аду.

— Я ухожу, — с трудом заставив себя заговорить, холодным, бесцветным голосом произнес он. — И если ты попытаешься преследовать меня… если я увижу тебя еще хоть раз, я тебя убью. Ты поняла?

— Браво…

— Ты поняла?!

Бешеная злоба в его голосе пронзила ее насквозь, спутала все мысли.

— Да.

Она согласилась бы с чем угодно, только бы не слышать этой ненависти в его словах.

Нечеловеческим усилием она сдерживала слезы, пока фигура Браво не растворилась среди густых теней, тянувшихся к нему своими длинными щупальцами. Охваченная чувством невыносимого одиночества, ослепшая от закипавших на глазах слез, она рухнула на колени возле тела Паоло Цорци, оплакивая мертвого наставника.

ЧАСТЬ III

ЧАСТЬ III

Глава 22

Глава 22

Наши дни,

Венеция — Рим — Трапезунд

Отец Дамаскинос выбрался из своего укрытия на хорах. Бой был окончен, и наступила леденящая душу тишина. Перегнувшись через перила, священник увидел залитые кровью тела, распростертые на полу храма. Упав на колени, он опустил голову, молясь за мертвых и умирающих. Ему не было дела до земных законов, до полиции; нет, он думал совсем о другом. Воздух под сводами его церкви, в храме Божьем, вверенном его попечению, был черным от совершенных злодеяний. Его душой владела единственная мысль: об искуплении и прощении. Все глубже он погружался в молитву, прося прощения и для себя, отчасти повинного в этом кошмаре.