Но поезда пока нет, и надо куда-то деть почти двадцать минут. Проще всего присесть где-нибудь или побродить по вокзалу, но Виктору не хотелось ни того ни другого: слишком много народу, куда ни повернись. Главная новость сегодняшнего дня, по крайней мере по версии парижских желтых листков, — убийство двух жокеев одной пулей рано утром в Шантильи. Каждый киоск на станции пестрел заголовками:

L’OMS A TUE LES JOCKEYS? DEUX AVEC UN PROJECTILE! LE MEURTRE DANS LE BOIS DE CHANTILLY! (КТО УБИЛ ЖОКЕЕВ? ДВОИХ ОДНОЙ ПУЛЕЙ! УБИЙСТВО В ЛЕСУ ШАНТИЛЬИ!)

L’OMS A TUE LES JOCKEYS?

DEUX AVEC UN PROJECTILE!

LE MEURTRE DANS LE BOIS DE CHANTILLY!

(КТО УБИЛ ЖОКЕЕВ?

ДВОИХ ОДНОЙ ПУЛЕЙ!

УБИЙСТВО В ЛЕСУ ШАНТИЛЬИ!)

От Шантильи до Парижа всего двадцать минут на поезде; Виктор проделал этот путь совсем недавно и сошел здесь, на вокзале Гаре дю Норд. Один и тот же человек мог видеть его в обоих местах и случайно запомнить. Железнодорожник или обычный пассажир, который ездит этим поездом на работу… Ничего невероятного.

На ходу он смотрел себе под ноги, опуская голову. Когда Виктор застрелил в Вашингтоне человека в куртке «Нью-Йорк янкиз», Ричард подобрал его сразу, отвез в аэропорт и посадил на самолет раньше, чем история попала в печать. Здесь все не так; кто угодно может узнать его в любую секунду. Очень хотелось, чтобы поскорее подали поезд. Занять бы свое место — там на него, по крайней мере, не будет смотреть весь вокзал.

Войдя в небольшой ресторанчик прямо на платформе, Виктор сел на свободный табурет у стойки, не выпуская из руки сумку.

— Кофе, — сказал он бармену. — Черный кофе.

— Cafe noir?

— Cafe noir, — кивнул Виктор.

113

113

Церковь в горе. 20.20

Не менее шести десятков монахов торжественно проходили друг за другом, склонив головы и распевая псалмы, под сводами, где огоньки свечей горели, как звезды, во внутреннее святилище. Деми снимала, не отставая от чинной процессии. Снимала сперва цифровым «Кэноном», потом пленочным «Никоном», потом снова «Кэноном». Каждый кадр, снятый цифровой камерой, немедленно и незаметно уходил на сайт в Париже через смартфон, спрятанный под длинным алым платьем. Тем самым, которое ей принесла Кристина.

Голоса монахов отражались от каменных сводов; простая мелодия лилась торжественно и смиренно, как и подобает молитве. Деми приняла язык псалма за итальянский — язык могильных плит под ногами, но скоро убедилась, что это не так. Это был даже не испанский: Деми таких слов никогда не приходилось слышать.