— Стреляйте! — громко сказал журналист. — Но я все равно узнаю, что вы там утопили. Мне надоело, что мне постоянно врут. Мне надоело, что мной все время вертят. Мне надоело, что меня всегда оставляют в дураках! — Он сделал шаг в сторону крыльца.

Ружье в руках у старухи задрожало.

— Стой, а то стреляю! — завизжала она.

— Стреляй, старая стерва! — крикнул в ответ журналист.

В его груди клокотала ярость. Он слишком долго надеялся на то, что Фергюсон все-таки невиновен, и теперь, убедившись в обратном, вышел из себя:

— Стреляй, убийца! Убей меня так, как твой внук убил эту девочку! Ты такая же убийца, как и он! Вы все тут убийцы! Это ты научила внука зарезать ребенка ножом?!

— Он ее не зарезал!

— Зарезал!

— Стой!

— Это ты научила его нагло врать?!

— Стой! Ни с места!

— Это ты его всему научила?!

— Он ничего такого не сделал! Стой, а то стреляю!

— Сделал! Он — подлый убийца! Убийца! Убийца!..

Грохнул выстрел. Кауэрту опалило волосы, и он рухнул на колени. По стенке сортира за его спиной застучала мелкая дробь.

Полицейские тут же выхватили оружие и заорали:

— Брось ружье!

Запахло порохом. У журналиста слегка кружилась голова. Что-то стучало гораздо громче, чем эхо от выстрела. Журналист не сразу понял, что это его сердце.

Кауэрт взглянул на свои мокрые ладони, но крови на них не было, они просто вспотели. Потом журналист поднял глаза на старуху. Тем временем детективы что-то орали, но их никто не слушал.

— Я же говорила вам, мистер репортер, что ни перед чем не остановлюсь, лишь бы помочь моему внуку! — визгливым голосом заявила бабушка Фергюсона. — Я что, убила вас?