Вместо того чтобы убрать металлический стержень внутрь виолончели и закрепить его там, итальянец извлек его полностью, чтобы продемонстрировать инспектору круглую засечку, сделанную от руки и расположенную ближе к концу.

— Это мое расстояние. Мне удобно играть только при такой длине шпиля. У каждого это расстояние свое. К примеру, Ростропович выдвигал его почти до конца.

Закончив фразу, итальянец вынул из кармана большой носовой платок и начал протирать им шпиль, словно хотел придать ему блеск. Так как инструмент лежал у него на коленях, он взял его за гриф и, не вернув шпиль на место, убрал в футляр. Потом устремил загадочный взгляд на Пердомо и с той же спокойной улыбкой, с какой он исполнял «Лебедя», произнес:

— Arrivederci. Мне пора соединиться со своей любимой.

Рескальо крепко сжал шпиль обеими руками и, обернув носовым платком, упал на колени, резким движением вогнал острие в левую часть живота, а затем направил его вправо, чтобы разорвать себе внутренности, как это делали древние самураи. После этого он довел стержень до середины живота и, несмотря на то что его оружие было недостаточно острым, с душераздирающим криком попытался всадить шпиль еще глубже.

— Умоляю вас, — прошептал итальянец невнятно из-за крови, потому что изо рта у него струилась кровь, — теперь вы должны мне помочь!

57

57

На следующий день

Пердомо оставил купленную для Милагрос лилию на пороге ее дома, прислонив цветок к дубовой двери, и тотчас поспешил к машине, брошенной неподалеку во втором ряду с работающим мотором и приоткрытой дверцей. Он чувствовал себя школьником, который позвонил соседям в дверь и тут же бросился наутек. Правда, он даже не дотронулся до кнопки звонка, потому что не хотел, чтобы Милагрос заметила его присутствие. Лилией он благодарил эту необыкновенную женщину за все, что та сделала для него, но не стал вручать ее лично, а оставил рядом открытку, в которой просто написал:

Спасибо. За все. Целую. Рауль.

Спасибо. За все.

Целую.

Рауль.

Покупая цветок, он собирался вручить его сам, однако в последний момент передумал, испугавшись, что этот жест может быть превратно истолкован как начало ухаживания. Пердомо всегда считал Милагрос привлекательной, но теперь, когда его отношения с Эленой стали развиваться в желаемом направлении, он не хотел усложнять себе жизнь. Он умел произвести впечатление человека воспитанного и предупредительного, не прибегая к заигрыванию, но контролировать поведение ясновидящей он был не в силах. Во время поездки в Ниццу у него возникло впечатление, что Милагрос тянет к нему. Например, за обедом в доме Ороско инспектор заметил, что пару раз Милагрос посмотрела на него так, словно само его присутствие доставляет ей невыразимое удовольствие. И на обратном пути в самолете их руки столько раз встречались на подлокотнике, что этот легкий физический контакт — приятный для него — не мог быть случайным.