Домино повернулся, собираясь обнять ее, но женщина попятилась. Она прерывисто вздохнула, потом в другой раз, в третий и погладила себя по груди, словно восстанавливая рукой ритм сердцебиения. Домино не находил для нее слов утешения, да и какие тут могли быть слова? Он абсолютно ничего не мог для нее сделать и просто стоял рядом, чувствуя себя жалким и ненужным.

Грациелла медленно обошла вокруг письменного стола дона и остановилась, глядя на ряд фотографий. К полному недоумению Домино, она села за стол, взяла ручку и с чуть ли не деловитым видом подвинула к себе лист бумаги. Затем она стала быстро что-то писать, исписала почти всю страницу, отложила ручку, спокойно перечитала все написанное и протянула лист Домино.

— Марио, не мог бы ты связаться со всеми людьми из этого списка? Нужно разобрать шатры.

— Грациелла…

— Нет, не перебивай меня, дослушай. Я хочу, чтобы из дома увезли цветы, сообщили гостям и обслуживающему персоналу, что свадьбы не будет. Пусть на виллу никто не приезжает. Скажи об этом охранникам, потом попроси всех уехать. Нам нужно побыть одним, понимаешь, одним.

Удивительная сила Грациеллы вызвала у Домино чувство сродни благоговению. За все время, что он был с ней, она ни разу не сорвалась.

Грациелла приняла решение, что всем женщинам нужно сообщить страшную новость по отдельности, и попросила врача сопровождать ее. Она начала с Розы. С девушкой случилась истерика, врач сделал ей укол успокоительного, и Грациелла посидела с ней, держа за руку, пока лекарство не начало действовать. Подвенечное платье все еще висело на дверце гардероба. Грациелла сама унесла его из комнаты, но Роза никак не отдавала вуаль, даже во сне крепко цепляясь за нее.

Тереза без конца повторяла имя мужа. Она все пыталась осмыслить происшедшее, но это оказалось выше ее сил. Тереза постоянно разглаживала на коленях юбку, кусала губы и шептала:

— Я не понимаю, не понимаю…

Как и при разговоре с Розой, врач стоял рядом. Когда он спросил, нужно ли ей что-нибудь, женщина замотала головой, глядя не на него, а на молчаливо стоящую рядом Грациеллу.

— Так свадьбы не будет? Не будет?

Ее умоляющий голос невозможно было слушать без боли. За толстыми стеклами очков глаза Терезы казались большими, как у фарфоровой куклы. Сначала они ничего не выражали, потом, по мере того как смысл слов свекрови доходил до сознания Терезы, их выражение стало медленно меняться. Грациелла ждала. Наконец притупившийся разум Терезы воспринял новость. Она сначала как будто задохнулась, потом задышала чаще, жадно ловя ртом воздух, быстро-быстро заморгала и заплакала.