— Раз тут есть бренди, — сказала она, — предлагаю тост. — Она чокнулась с его стаканом. — За твое здоровье.

Она осушила свой стакан до дна.

Он сделал глоток. Напиток показался ему очень приятным на вкус. От содержавшегося в нем алкоголя, на который она не поскупилась, по его телу разнеслось приятное расслабляющее тепло.

— Правда, вкусно? — спросила она.

— Вполне, — согласился он, скорее для того, чтобы сделать ей приятное. Сам-то он особых достоинств в этом напитке не видел: не пойми что — ни лекарство, ни выпивка.

— Допей все, иначе не поможет, — мягко, но настойчиво сказала она. — Видишь, как я.

Чтобы пощадить ее чувства и из уважения к затраченным трудам, он допил до дна.

После этого он неуверенно провел языком по нёбу.

— Какой-то странный привкус — ты не находишь? Вяжет немного.

Она взяла у него стакан.

— Это потому, что я туда молока добавила. Ты отвык от этого вкуса. Забыл, наверное, как тебе нравилось сосать грудь, когда ты был младенцем.

— Забыл, — подтвердил он с насмешливой серьезностью. — Ведь ты еще не давала мне возможности снова лицезреть эту сцену.

Они немного посмеялись тихим, доверительным смехом.

— Пойду сполосну стаканы, — сказала она, — а потом поднимемся наверх.

Сначала он спал крепко, а перед тем, как заснуть, не переставал чувствовать в желудке расслабляющее тепло тонизирующего напитка, хотя, в отличие от обыкновенной выпивки, он грел только желудок, не разносясь по всему телу. Но через час или два он проснулся в мучениях. Тепло перестало быть приятным, оно превратилось в обжигающее пламя. Сон уже не шел к нему — ему казалось, что у него внутри беспрерывно поворачивали острый огненный меч.

Оставшаяся часть ночи напоминала восхождение на Голгофу. Он не раз взывал к Бонни, но та была слишком далеко и не слышала. Наконец, отчаявшись, брошенный и беспомощный, он закусил губу и замолчал. Утром весь его подбородок был покрыт запекшейся кровью.

В дальнем углу комнаты, на огромном расстоянии от него, стоял стул с его одеждой. Стул из черного дерева с обитыми абрикосовым плюшем сиденьем и спинкой. Стул, на который он раньше никогда не обращал особого внимания, теперь сделавшийся символом.

Символом неизмеримого расстояния от болезни до здоровья, от беспомощности до дееспособности, от смерти до жизни.

В дальнем углу, на огромном расстоянии.