Она склонилась над ним, одной рукой придерживая юбки, чтобы до последнего момента не обнаружить своего присутствия. Другая рука лежала на спинке стула, незаметно отодвигая его всякий раз, когда он думал, что наконец добрался до цели.

Шутка, видно, показалась ей весьма недурной. Она заливисто, от души расхохоталась. Потом взяла себя в руки и закусила губу, по крайней мере, приличия ради.

— Что тебе нужно: одежда? Что ж ты меня не попросил? — насмешливо произнесла она. — Какой тебе с нее толк? Ты же на ногах не держишься.

И на этот раз, взявшись за стул покрепче, она прямо перед его слезящимися глазами отодвинула его к самой стене, сразу на два ярда, лишив его всякой надежды.

Но сложенные на стуле брюки, оказавшись милосерднее, чем она, упали на его протянутую ладонь, и он, сомкнув пальцы, крепко вцепился в них.

Тогда она наклонилась, чтобы отнять их у него в краткой неравной борьбе.

— Они тебе не понадобятся, дорогой, — сказала она, уговаривая его, словно капризного ребенка. — Ну же, отпусти. Что ты с ними будешь делать?

Потянув за брюки, она потихонечку заставила его выпустить их из непослушных пальцев.

Затем, укладывая его обратно в постель, она наградила его сладкой, заботливой улыбкой, обжегшей его, словно каленым железом, и закрыла за собой дверь.

В центре мироздания стоял стул из черного дерева, обитый абрикосовым плюшем. В дальнем углу комнаты, на огромном расстоянии.

Глава 63

Глава 63

В тот же день она еще раз зашла к нему и присела на постель больного, безупречно одетая, хорошенькая, как с картинки — настоящая сестра милосердия, внимательная, заботливая, готовая исполнить все, что ему понадобится. Все, кроме одного.

— Бедняжка Лу. Ты сильно страдаешь?

Он решительно отказался в этом сознаться.

— Все будет хорошо, — прерывающимся голосом заверил он ее. — Я в жизни своей никогда не болел. Это скоро пройдет.

Не возражая, она покорно опустила глаза и вздохнула.

— Да, это скоро пройдет, — невозмутимо согласилась она.

В его голове почему-то на мгновение возник образ довольного котенка, который только что вылакал блюдце молока, и тут же снова исчез.

Она нежно обмахнула его своим веером. Принеся таз, влажной тряпкой смочила его горячий лоб и вздымающуюся грудь. Каждое ее прикосновение было легким, как крыло мотылька.