Мало-помалу лицейская ограда словно растворялась перед его глазами, уступая место отдельным картинам из прошлого: Антуан, бегущий по стадиону, далеко впереди остальных, с победоносной улыбкой на губах, одержимый стремлением к успеху — наследственная черта… до тех пор, пока его отец не решил сдаться… Флориана, уже тогда сухая как щепка, на какой-то вечеринке, преувеличенно заметно хлопающая ресницами всякий раз, когда встречается с ним взглядом, и встряхивающая волосами с видом маленькой девочки… Жиль Камерлен, трясущийся, словно в лихорадке, на одном из спиритических сеансов, после того как попробовал зелье, состряпанное для всех Флоранс Нобле, — и произносящий совершенно не своим, гортанным и гулким голосом, словно идущим из ниоткуда, непонятные слова, о которых Клеанс с холодной уверенностью говорит: «Это язык силы. „Перевернутая“ латынь».

Ледяная зима — да, именно ледяная, а не туманная… снег в том году почти вытеснил туман (но в следующем году туман взял полный реванш: долгие дни видимость была всего в пределах десяти шагов!), когда город казался огромным застывшим барельефом… незабываемый вид собора Сен-Мишель, похожего на призрачный корабль, с горгульями, покрытыми инеем и сверкающими на солнце, словно осыпанными алмазной пылью… а когда солнца не было — напоминающими бледных выходцев с того света… Та зима, когда все перевернулось… и все закончилось.

Николя почувствовал, что погружается в мрачную меланхолию, сковывающую его тело смертельным холодом. Встряхнувшись, он попытался вернуться в окружающий мир. Теперь за оградой лицея уже никого не оставалось — он пропустил Бастиана Моро. Или же тот вообще не пошел сегодня в лицей… а может быть, у него не было первого урока. Или он мальчика просто не узнал.

Растерянный и раздраженный, Николя уже собирался уезжать, одновременно спрашивая себя, не стоит ли снова подъехать сюда через час, а потом еще через час и завтра сделать то же самое, — как вдруг заметил маленькую фигурку на роликах, быстро скользящую к воротам. Типичный любитель опаздывать, подумал Николя с невольной улыбкой. Совсем как он сам…

На мгновение фигурка мелькнула в зеркале заднего вида и над лобовым стеклом, потом исчезла. Доехав до ворот, мальчик точным изящным движением развернулся и резко остановился. Затем бросил рюкзак на скамейку, сел и начал снимать ролики.

Николя некоторое время наблюдал за ним — бледное лицо, круги под глазами, сумрачный вид, не сочетавшийся с легкомысленной бейсболкой, надетой козырьком назад: она выглядела довольно неуместной в «Сент-Экзюпери», так же как и его слишком широкие джинсы… И вдруг Николя испытал головокружительное ощущение: ему показалось, что он попал в какую-то временную петлю и сейчас смотрит сам на себя, сидящего на скамейке у лицейских ворот… правда, у него был велосипед, а не ролики, и форма вместо джинсов в стиле MTV… но все равно это был он: тот же сумрачный взгляд, то же озабоченное выражение лица, словно у человека, всецело поглощенного решением сложных жизненных проблем… как будто детство было для него тюрьмой, откуда во что бы то ни стало нужно вырваться. Он, кому было не место ни в «Сент-Экзюпери», ни в Лавилле. Но уже позже Николя открыл для себя одну вещь: когда у тебя нет связи с городом твоего детства, ты навсегда остаешься человеком ниоткуда.