Я посоветовал ей спуститься на землю. Но это же обычный порядок для галерей, возразила она. Тогда я не хочу здесь никаких выставок. Но это же не будет экспозиция только в «Новом Западе», она же превратится в национальную рыночную кампанию, на которой я заработаю имя. Вы хотите выставку, заявил я, мы делим доходы шестьдесят на сорок, и никаких процентов со всех вспомогательных прав. Она стояла на своем. Я встал, собрал свои снимки.

— Спасибо за кофе, — сказал я.

— Вы не находите, что вы немного самовлюбленны для человека, который никогда раньше не выставлялся? Я что хочу сказать: кто вы такой, Гари? Из того, что рассказала мне Анна, следует, что вы признались, будто приехали в Маунтин-Фолс, потому что у вас с работой в Нью-Йорке ничего не вытанцовывалось. А теперь, когда лучшая галерея в Монтане предлагает вам первую крупную выставку, причем на основании добровольно представленных работ, вы начинаете торговаться насчет условий контракта. Вы хотите, чтобы выставка была?

— Нет, если меня пытаются лишить значительной доли полагающегося мне в связи с авторскими правами… — Я остановился прежде, чем погрузился в юридический жаргон. — Если пожелаете обсудить условия, — добавил я, — у вас есть номер моего телефона. — И ушел.

Поначалу я радовался, что отшил Джуди Уилмерс. Слишком я был бы тогда на виду, продолжал я себя уверять. Лучше ограничиться шестью фотографиями в газете, затем тихо уйти в тень. Но хотя я продолжал убеждать себя, что поступил правильно, тщеславный голос в моей голове нашептывал: Ей понравилась твоя работа, она предложила организовать твою выставку, черт побери… а что сделал ты? Выбросил все это в задницу, полез в юридические тонкости.

Ну, по крайней мере, я больше не услышу, как она произносит «запуталась». Хотя на данном этапе я сам ужасно запутался.

По дороге домой я зашел в магазин «У Бенсона» на Главной улице и отслюнил семьдесят долларов за дешевый автоответчик. Я установил его сразу же, как пришел домой. Я не стал менять вводную фразу робота на пленке. Вместо этого прихватил камеру и выехал на дорогу, направляясь на юг, через лес Линтри, накручивая милю за милей и любуясь соснами, которыми заросли берега реки Копперхед. День выдался ясным, снег сверкал, ртуть раздумывала, не подняться ли ей повыше над двадцаткой, и солнце создавало приятную похмельную дымку. Отъехав миль двадцать от города, я съехал на придорожную площадку, посмотрел вниз, на реку, и заметил двух типов, которые занимались подледным ловом рыбы. Обоим было за пятьдесят, тепло одетые, в очках — банкиры из небольшого городка в дорогих сапогах и теплых парках. Они отыскали небольшой участок реки, который не замерз, и сидели на маленьких парусиновых складных стульчиках, передавая друг другу фляжку с виски и разговаривая о всяком дерьме вроде дополнительной эмиссии акций и других делах. Я нарушил собственное правило и не стал спрашивать у них разрешения их сфотографировать. Я просто встал за деревом, как снайпер, нацелив телеобъектив на их челюсти, и щелкал. Шум воды скрывал звук работающего мотора камеры. Я чувствовал себя шпионом и наслаждался ролью тайного наблюдателя. Они не могли позировать, потому что не видели меня. Я был невидимым оком. Эту роль я играл бы с превеликим удовольствием. Ты плывешь по жизни незамеченным. Я и хотел остаться этим невидимым оком. Навсегда. Но Маунтин-Фолс постепенно выбивал меня из этой роли. Становилось все яснее, что в маленьком городке нельзя оставаться невидимым. Это было просто непозволительно.