— А что было потом?

— А потом американские войска вошли в Ирак. Спустя пару недель после этого я отвела его в одно место, где благополучно сдала.

— Кому?

— Своим.

— Господи!

— Я убеждала себя, что исполняю свой святой долг. Собственно, так оно и было на самом деле. А потом в газетах стали публиковать снимки из Абу-Грейб и репортажи обо всех тех ужасах, которые там творились. Я-то, положим, была наслышана об этом и раньше.

— И как ты к этому относилась?

— Разумеется, меня тошнило от этого.

— И что ты сделала?

— Я вновь ушла. Я поняла, что мне лучше жить с тобой, чем работать, Роберт. А потом был День Великого затмения…

— И мы зачали Мосса. Помнишь, как мы радовались тому, что ты станешь матерью? В твои-то сорок три?

— Я хорошо помню, как его лишилась.

— Мы его лишились.

— И помню, что потом была холодна с тобой. Не хотела тебя. Не хотела ничего.

Роберт едва удержался, чтобы не сказать ей, что именно так все и было. Что она не просто не хотела его и была холодна, а унизила его, выселив из общей спальни в другую комнату. Что так мужчин унижать нельзя. Что они по природе своей мстительны. Что рано или поздно это должно было аукнуться.

Но вслух он сказал совсем другое.

— Я не виню тебя, Кэт, ни в чем.

— Мне всегда казалось, что у Мосса был брат-близнец.

— Я помню, ты говорила об этом.

— Когда мне сделали первое УЗИ и сказали, что плод один, я им не поверила.