– А в Голодомор ваша семья пострадала? – спросил.

– Конечно, – всплеснула она руками. – У мужа моего два брата и сестра померли, а мать, мать-то…

Не договорила баба Шура. Испугалась, что если скажет сейчас, что мать мужа с ума сошла, может, и не захочет гость Ирининого молока. Вон ведь как о болезни мужа выспрашивал!

– А что мать? Что с ней?

– Тоже потом умерла. От горя. Он один, бедный, рос, у дядьки.

Гость сочувствующе закивал.

– Я сегодня анализ из лаборатории забрал. Молоко у вашей дочери хорошее, здоровое. И как семья вы нам подходите. Жаль, конечно, что она – мать-одиночка…

В голове у Александры Васильевны потемнело. Вот и этот про мать-одиночку заговорил! Ой, бедная Иринка, бедная! Надо ей штамп в паспорт ставить! И чего Егор тянет с этим?

– Вы, Илько Петрович, извините, – прорвало тут бабу Шуру. – У нас вся страна – мать-одиночка. Потому что мужиков нет! Все только переспать с ней хотят, а как жениться – так деру!

– Страна – мать-одиночка?! – задумчиво и совсем не обиженно произнес гость. – О, как мудро вы сказали!

И уважение, появившееся в голосе гостя, вернуло пожилую хозяйку в хорошее расположение духа.

– Украина – мать-одиночка, – повторил он, сам прислушиваясь к словам. – Все с ней переспать хотят, а жениться – нет! Мудро, Александра Васильевна! Я это в своей лекции употреблю, и скажу, что это вы, простая украинская сельская женщина, сказали! Покажу, какой у нас народ мудрый!

Баба Шура засмущалась. Рот закрыла. На себя рассердилась, что волю чувствам дала.

– Время идет, а мы о главном забыли, – спохватился вдруг гость, на часы посмотрев. – Так сколько вы хотите за литр?

– Я ж вчера сказала, пятьдесят гривен.

– Вы понимаете, Александра Васильевна, у меня ведь зарплата хоть и профессорская, но не большая. Я, конечно, еще репетиторством подрабатываю… Но нам было бы легче, если б вы чуть-чуть уступили.

– А сколько уступить?

– Ну хотя бы по тридцать.

Умножила баба Шура в уме тридцать гривен на тридцать дней. Вышло у нее, как и положено, девятьсот гривен в месяц. Прибавила она к ним в уме свою пенсию – уже за тысячу двести перевалило.

– Хорошо, – сказала. – Давайте, я вас с дочерью познакомлю!