Мышкин поднял брови и ждал пояснения.

– А ведь ты, Дима, наврал Барсуку. Служебный подлог, можно сказать, совершил, – усмехался Литвак.

Мышки молча смотрел на него немигающим взглядом.

– Ты главному сказал, что не вскрывал бабушку русской демократии, – напомнил Литвак. – И Сукину сбрехал. Прямо в глаза.

– Ты про Салье?

– Про нее, сердечную.

– Разве я ее вскрывал? – удивился Мышкин.

– А разве нет? Все видели, как ты делал срезы. Пять или шесть штук.

– Восемь, – уточнил Мышкин. – А теперь ты мне ответь…

– Ну?

– Говорят, ты по профессии патологоанатом. Или врут?

– Ты о чем? – осведомился Литвак.

– С каких пор местная трепанация считается вскрытием?

– Это как посмотреть… – уклончиво ответил Литвак. – Конечно, не на сто процентов, но все-таки вскрытие. И эти стекла, с контрабандой, тоже разбили?

Мышкин вздрогнул и рывком открыл нижний ящик стола. Сунул в него руку и с облегчением перевел дух.

Из ящика он извлек пергаментный конверт и высыпал на стол предметные стекла с теми самыми нелегальными срезами. Пересчитал.

– Эти здесь… – пробормотал он. – Все восемь. Весь криминал. Вот и все, что осталось на докторскую. Могу продать. Или так отдать.

– Давай! – обрадовался Литвак.

Тут не выдержала Клементьева.

– Женя! – возмутилась она. – Тебе не стыдно? Как ты можешь? В такой момент?